Я подарю тебе любовь

— Я к тебе в дом стану бояться приходить, вдруг он или его дружки меня ограбят или заразят чем-нибудь.

— Лен, ты что? — поразилась Невельская. — Он маленький и замечательный мальчик, очень умный и здоровый, мы все анализы сдали и проверяли его.

— Это не я что, это ты что! — глядя на нее как на полную дебилку, возмутилась Иванова. — Ты ж про них такую статью отбабахала, даже две! Ты ж про них все знаешь! Они поголовно больные, циничные, асоциальные, грязные и злые! Убить могут, как плюнуть, для них жизнь другого человека пустое место! Ты ненормальная, что влезла во все это! И мой тебе совет — брось немедленно!

Больше они не общались. Никогда.

Но подобного рода монологи, а часто и еще более красочные Лена выслушивала в таком количестве, что и не сосчитать. Знакомые, друзья, посвященные в ее «боевые» действия, стали относиться к ней как к не совсем адекватной, сторонились и избегали, словно Ленка сама стала беспризорницей с улицы.

А она боролась!

Моталась в Казань, как в ближайшее Подмосковье на дачу за урожаем, при этом работу никто не отменял! Командировки выпадали одна за одной, и материал требовалось сдавать вовремя. В редакции она никого не посвящала в свои проблемы, старалась улыбаться, шутить, но у нее не очень хорошо получалось. Похудевшая, измученная, синяки под глазами, смотрит зло, как кошка дикая.

Но Ленка не могла взять отпуск, ей нужны были деньги. Она потратила половину из тех сбережений, что откладывала все эти годы на новую машину, мебель и ремонт в квартире. Ухнули, как в трясину бездонную, на адвокатов, поездки, взятки, а впереди ожидались еще большие расходы.

Она разрывалась между поездками, командировками, работой, чиновничьими кабинетами и в Казани, и в Москве, Васькиным детским домом, куда ходила каждый день, когда прилетала.

— Прилетела как-то вечерним рейсом, — говорила она монотонным, хриплым голосом, так и не притронувшись к чаю, принесенному Денисом — проспала весь полет, проснулась, когда все выходили, спустилась с трапа и стою. Не понимаю, куда прилетела, в какой город и сколько времени. Подняла голову, «Москва» на здании прочитала, думаю, а мне сюда надо? Я откуда и куда лечу? И какой сегодня день? Меня из автобуса позвали: девушка, все вас ждут. Вошла, спросила у кого-то, какой сегодня день, мне говорят: среда. А я пытаюсь понять: среда какой недели — этой или уже следующей? А времени сколько, утро или уже ночь? Встала посреди зала, смотрю на табло, тупо так, долго стояла, потом прочитала число и время. Домой добралась и только утром врубилась, что прилетела из Питера и надо материал сдавать.

Шла по коридору редакции, думала, как писать, ни черта не понимая. И тут ее поймал Забарин.

— Невельская, быстро ко мне в кабинет! — гаркнул так, что она подскочила от неожиданности.

И дверью хлопнул, когда Ленка зашла за ним в кабинет, рукой на стул указал раздраженным жестом, сам сел и потребовал строгим начальственным тоном:

— Ну-ка, быстро выкладывай, что у тебя случилось!

— Да ничего, Николай Васильевич, вчера из Питера прилетела, собираюсь над статьей работать, — удивилась Лена его грозности.

— Ты себя давно видела? Как смерть ходишь, почернела вся! Я сказал, быстро выкладывай! — И по столу ладонью хлопнул.

Она выложила. Согнувшись на стуле, облокотившись о колени, сцепив руки в замок, подробно все выложила. Забарин слушал, вопросы задавал по ходу, уточнял детали.

— Ты когда в Казань летишь?

— Послезавтра. Сегодня и завтра надо над статьей поработать.

— С тобой полечу, — сказал, как отрезал. — Иди домой, выспись, дома над статьей поработаешь.

— Зачем со мной? — обалдела Ленка.

— На мальчика хочу посмотреть. Все. Иди, Лена.

В детском доме Лена примелькалась, как сотрудница штатная. Директриса давно махнула рукой, проиграв с Ленкой во всех спорах, но незнакомого мужчину притормозила, решив не пускать.

Ага, тот случай!

Николай Васильевич книжечку красную лауреата сунул перед ее лицом, да так отчитал, что и двери распахнули, и сопроводили в комнату для встреч.

Привели Ваську, они с Леной обнялись с ходу, как с фронта встретились, постояли молча, Лена его чуть отстранила:

— Василий Федорович, тут мой начальник хотел с тобой познакомиться.

Васька Забарина осмотрел придирчивым взглядом с ног до головы, подошел, протянул ладошку, представился:

— Василий Федорович.

— Николай Васильевич, — пожал ему руку Забарин.

— Я знаю, не Гоголь, мне Лена говорила.

— Лен, — распорядился начальник, — ты иди погуляй пока, мы с Василием Федоровичем поговорим.

Она переживала страшно, расхаживала по коридору туда-сюда. О чем они там могут говорить, что обсуждать и зачем это Забарину?

Вышли. У Васьки скоро обед, и он пошел их провожать к выходу, попрощался с Забариным пожатием рук и по имени-отчеству. Николай Васильевич отошел чуть в сторонку, но уходить не стал, наблюдал их с Леной прощание. Лена присела на корточки, взяла Васькины ладошки в руки.

— Вась, потерпи еще, наш адвокат подал оспаривающее заявление.

— Я потерплю. Ты лучше, Лен, побереги себя, вон, черная стала, похудела совсем. Так и заболеть недолго. Что мы тогда будем делать?