Я подарю тебе свое разбитое сердце

Я резко встала из-за стола. По моим щекам потекли слезы. В этот момент начались наши первые серьезные конфликты, когда я начала проявлять характер. С болью в глазах и сердце я смотрела на родителей, которые с невозмутимыми глазами смотрели в ответ на меня. В этот момент на кухню зашла Мари. На дрожащих ногах она подошла к столу, смотря в пол, будто в чем-то провинилась.

— Вы как раз вовремя, — мама улыбнулась мне, а затем перевела взгляд на женщину. — Вы уволены.

— Что? — тихо спросила наш повар, поднимая свои голубые глаза.

— Вы уволены. Убирайтесь из нашего дома, — повторила мама.

— За что? Ты не можешь так поступить! — вмешалась я.

Арлин Гринграсс изогнула бровь, а затем тихо рассмеялась.

— Учись отвечать за свои поступки.

Я не верила, что мама увольняет Мари просто за то, что она позволила мне самой приготовить еду. Это полный абсурд! Миссис Аттикон взглянула на меня, и меня насквозь прожгло огромное чувство вины. Я знала, что у Мари нет мужа, но есть двое детей, один из которых серьезно болен. Зарплаты, которую родители выдавали ей, хватало на все лекарства и терапии. Сейчас я собственными руками, хоть и не напрямую, лишила человека заработка. Миссис Аттикон в слезах выбежала с кухни, а я настолько была поражена происходящем, что начала нести несвязный бред, смешимая два языка воедино: английский и французский.

— Закончила? — мама усмехнулась.

— Ступай к себе, — папа взял в руки газету.

Все это время он сидел с невозмутимым лицом, словно сейчас не было разрушено сразу три жизни: моя, Мари и малышки Сьюзи, здоровье которой, возможно, значительно ухудшится.

— Ненавижу…, — тихо прошептала я, но этого было достаточно, чтобы услышали родители.

Сразу после этого я убежала к себе в комнату. Закрыла дверь и легла на кровать, давая волю эмоциям. Честно говоря, я не знала, по какой конкретно причине плачу. Мне было ужасно жаль Мари. Даже если бы я упала на колени и молила маму дать женщине второй шанс, она бы не дала. Просто в наказание мне. И это поразительно — как в человеке может быть столько равнодушия и холодной жестокости. Мне было ужасно жаль Адама. Прошлым летом мы даже не успели попрощаться. Я уехала раньше, не сказав ни слова. Он, наверное, ждет меня. Ну конечно, я же обещала приехать. Каково будет разочарование, когда он поймет, что дни идут, а меня все нет.

Прости меня, Адам… Прости… Прости… Прости…

Год спустя. Милисенте девять лет.

Каждый день, когда я просыпалась, сердце у меня сжималось от одной лишь мысли о том, что меня ждет. Этот учебный год стал настоящим испытанием, которое я не выбирала, но которое навалилось на меня как снежный ком. Я постоянно чувствовала, будто нахожусь под бесконечным давлением — уроки, домашние задания, контрольные работы, и все это в сочетании с безжалостными требованиями моих родителей, которым год назад я сказала злосчастное «ненавижу». Они не оставляли мне шанса на ошибку. Не было места для слабости, они не терпели даже намека на недовольство. Выпавшие из сил, словно после долгой ночи бесконечных испытаний, мои мысли кружили вокруг одного: «Почему? Почему это происходит именно со мной?».

Уставшие глаза смотрели на страницы книг, но слова сливались в неразборчивые линии. Каждый вечер я ломала голову над задачами, которые казались мне непосильными, а потом с сожалением ставила в угол то, что так и не смогла осилить. По утрам вместо радости я чувствовала лишь тяжесть в груди — я знала, что пора снова надеть маску успеха и идти навстречу критике и безразличию. Мне казалось, что на мне лежит груз всех ожиданий. Я старалась сделать все идеально, но с каждым разом падала все ниже. Я больше не могла различить, где заканчиваются надежды родителей и начинается моя жизнь.

Время от времени я ловила себя на мысли, что, возможно, все это лишь временное испытание, но настроение быстро ускользало в тень. Я внимательно смотрела на свои руки, которые были решительно готовы сдаться, но вместо этого продолжали писать, рисовать, упрямо решать задачи. И это только добавляло мне усталости. Страсть к обучению и самосовершенствованию иссякала, уступая место безнадежности. Я понимала, что не могу больше носить эту маску. Хотела бы выплакаться, но даже слезы, казалось, не были бы приняты. Я утопала в своем мире, где не было ни поддержки, ни понимания. В сердце росло одиночество, которое мучило меня не меньше, чем постоянный страх перед родительским разочарованием.

Я просто хотела быть услышанной. Я искала хоть каплю тепла, которую могла бы разглядеть в безжизненных взглядах окружающих. Как же я устала от своей жизни. Устала доказывать, что достойна любви и внимания, которых так жаждала. Каждый новый день превращался в борьбу за выживание, и я уже не знала, сколько сил у меня осталось.