Я подарю тебе свое разбитое сердце

Я подошла к высокому черному забору, а после позвонила в звонок. Через секунду ворота отворились, и я пошла навстречу своей судьбе, которая, возможно, скоро закончится. Мои отношения с родителями всегда были тяжелыми. Они никогда не видели во мне личность, всегда старались подстроить под себя. Даже несмотря на это я тянулась к ним, желая получить хотя бы каплю родительской любви. Нередко, будучи школьницей младших классов, я заостряла свое внимание на тех детях, которых забирали из учебного заведения мамы и папы. Я смотрела, как они радовались встрече друг с другом. Я смотрела, а в душе плакала, потому что безумно завидовала.

Почему у меня не могло быть так? Чем я хуже?

На пороге меня уже ждала мама. Арлин Гринграсс. Высокая женщина с потрясающей внешность выглядела максимум на тридцать лет, хотя на самом деле ей было сорок пять. Облаченная в черное обтягивающее платье, она касалась своими длинными изящными пальцами не менее роскошных волос такого же глубокого черного цвета. Подчеркнутые черным карандашом зеленые глаза и накрашенные красной помадой губы, делали ее похожей на Круэллу Де Виль, только намного, намного богаче. В правой руке она держала бокал с красным вином, пока у ее ног лежали два добермана.

— Ты опоздала, — произнесла мама, оглядывая меня с ног до головы. — Надеюсь, ты шла не пешком. Прими душ и приведи себя в порядок, прежде чем садится за наш стол.

— Да, мама, — прошептала я, закрывая за собой дверь.

Я простояла под душем не больше пяти минут. По истечению этого времени в ванную комнату осторожно зашла миссис Крембл, моя гувернантка, которая и дала мне большую часть знаний. Она молча протянула мне чистую одежду, не удосужив даже взглядом, а после так же молча вышла за дверь. Мне стало еще тоскливее, потому что эта женщина была моим спасением от тирании родителей. Я часто ночью убегала именно к гувернантке, чтобы выплеснуть все свои эмоции. Она успокаивала меня стаканом теплого молока и домашним печеньем, которое приносила специально для меня, хотя по правилам, которые мои родители установили в доме, всему персоналу было запрещено приносить с собой что-либо, кроме личных документов. Они были лишены даже обеда. Почему они работали у нас при таких условиях? Мои родители очень хорошо платят. Вот и все.

Я привела себя в порядок за десять минут, а затем спустилась в гостиную, где уже был накрыт роскошный стол. Родители сидели по разные стороны, а мне выделили место между ними. Миссис Крембл подала нам томатный суп, а после удалилась, оставив нас наедине.

— Итак, Милисента, в сообщении ты написала, что хочешь поговорить с нами о кое-чем, — начал отец, откладывая телефон в сторону. — Начинай.

Я всегда мечтала о том, чтобы Бенджамин Гринграсс был другим. Когда я была маленькой, мои сверстницы с гордостью рассказывали о своих отцах, как они играли с ними, учились кататься на велосипеде или просто угощали мороженым. А я лишь сидела в углу и смотрела, как их лица сияли от счастья. Мой отец был всегда рядом, но в то же время и очень далеко. Он словно жил в своем мире, а я — в своем. С каждым годом понимание его холодности только углублялось. Он редко касался меня, как будто боялся передать мне частичку себя. Я помню, как пыталась привлечь его внимание. Раз за разом я показывала свои детские рисунки, но вместо восторга на его лице я видела лишь легкое раздражение. Он смотрел на них так, будто это всего лишь испорченный лист бумаги, а не отражение моих чувств и стремлений.

Мне часто не хватало тепла, поддержки и простого «я горжусь тобой». Каждый раз, когда приходили результаты экзаменов или я потихоньку осваивала что-то новое, я надеялась, что в его глазах увижу искорку одобрения. Но вместо этого я лишь сталкивалась с его безразличием. Это было так мучительно — чувствовать, как его холодная оболочка обволакивает меня, словно стена между нами.

Я никогда не могла понять, почему он такой. Это не просто холодность, это скорее непроницаемый лед, который невозможно растопить. Каждый раз, когда я пыталась поговорить с ним, его внутренний мир казался мне недоступным. Я будто находилась в бесконечном лабиринте, и каждый поворот только усиливает страх. Страх не перед ним, а перед тем, что его холод может стать частью меня. Страх, что я, как и он, однажды окажусь отрезанной от остальных.

Сейчас же я понимаю, что моя правда только усложнит ситуацию, ведь я окончательно превращусь в нелюбимого ребенка, который пошел против воли взрослых, которые лучше знают, как мне жить. Повернув голову, я чуть улыбнулась, сделала глубокий вдох, чувствуя, как медленно к моим глазам начинают подступать слезы, а затем начала то, что боялась начать очень долгое время — вываливать правду.

— Вы же знаете, что в этом году я заканчиваю университет и я…

— Наконец-то. Мы четыре года платим за твое обучение. Тебе давно пора стать частью нашего бизнеса, — перебил меня отец, вытирая уголки губ салфеткой после супа.

Миссис Крембл подала каждому хорошо прожаренный стейк с гарниром из овощей.