Я подарю тебе землю (ЛП)

Справа от него сидел главный нотариус Гийем де Вальдерибес, ему предстояло засвидетельствовать, что новорожденный является истинным сыном графини Барселонской. Присутствовали также главный дворцовый судья, Понс Бонфий-и-Марш, духовник Альмодис, падре Льобет, и лекарь Галеви. Другая сторона ложа оставалась свободной, чтобы повитухе и ее помощницам никто не мешал. Здесь стоял лишь стол на точеных ножках, на шелковой скатерти лежали все необходимые инструменты: пеньковые веревки, железные щипцы, обмотанные тканью, чтобы извлечь младенца из материнской утробы, не причинив ему вреда, и кожаный валик, чтобы катать его по животу роженицы, помогая младенцу пройти через родовые пути.

В комнате, как обычно, царил полумрак, четыре больших канделябра на углам освещали только небольшое пространство у самой постели. Справа от огромного ложа пылал камин, поверх горящих поленьев на железной решетке с львиными головами кипела вода в пузатом медном котле. Над камином помещались огромные рыцарские доспехи с шестью мечами, принадлежавшими предкам нынешнего графа Рамона Беренгера I, решетчатые оконные рамы, как и везде во дворце, были затянуты промасленной тканью, а на стенах сияли гербы Барселонского графского дома.

Повитуха просунула пальцы в раскрывшееся лоно графини, прикрытое тонкой льняной тканью, и осторожно пощупала; Альмодис моргнула, выражая неудовольствие. Повитуха повернулась к лекарю и прошептала:

— Он уже рвётся наружу.

Осторожно отстранив ее, лекарь осмотрел роженицу, чтобы лично убедиться в этом.

— Посадите сеньору на родильное кресло.

Повитуха отошла в сторону и тут же придвинула к ложу вышеназванный предмет. Это было широкое буковое кресло, обитое кожей, с круглым отверстием в сиденье, под которое в нужную минуту подставляли особый таз. Кресло было также снабжено подлокотниками, к ним крепились кожаные ремни, чтобы привязывать руки роженицы, а также двумя изогнутыми скобами в форме буквы V с трубчатыми насадками, куда помещались икры женщины, чтобы облегчить выход новорожденному, а плацента должна была упасть прямо в таз.

Крепкие мускулистые женщины, помогавшие повитухе, взяли графиню за плечи и под колени и осторожно усадили ее на кресло, закрепив в нужном положении. Но когда они уже собрались привязать ее руки к подлокотникам, неожиданно прозвучал громкий и хриплый голос графини:

— Не надо меня привязывать. Графиня Барселонская умеет терпеть боль.

Повернувшись к лекарю, она схватила его за широкий рукав и приказала:

— Если нужно будет резать — делайте это без колебаний. Я не хочу, чтобы мой сын мучился или, того хуже, родился мертвым или с какими-то увечьями, которых можно было бы избежать. Его жизнь намного важнее для Барселоны, чем моя. А когда он родится, вы должны рассказать мне обо всем, что касается младенца. Я имею в виду не только его пол, но и все особые приметы.

— Я вас не понимаю, сеньора.

— Вам и не надо понимать, достаточно, чтобы я поняла.

Затем, обращаясь к епископу, главному нотариусу и дворцовому судье, она приказала:

— А вас, сеньоры, я попрошу отвернуться, если вам не трудно: роды — это не цирк. Вы вполне можете исполнить свои обязанности, не заставляя меня краснеть от стыда, что меня разглядывают, как корову на ярмарке.

Альмодис, потная, всклокоченная, с прилипшими ко лбу прядями волос, повернулась к лекарю и послушно проглотила лекарство из золотого кубка — смесь опия с маковым отваром. Блаженный туман затянул ее взгляд, а в памяти вдруг всплыли слова ее верного шута Дельфина, который спасал ее от скуки столько долгих вечеров после приезда из Тулузы.

Поселившись во дворце, Альмодис позаботилась о том, чтобы найти уединенное местечко, подальше от посторонних взглядом и дворцовых интриг. Она потребовала у мужа, чтоб он выделил ей личные покои рядом с его собственной спальней, в башне, некогда служившей помещением для музыкантов. Однако, учитывая обстоятельства и варварские нравы обитателей дворца, предпочитающих войны, а не искусство, комнатой давно не пользовались. Альмодис затратила немало часов и обустроила комнату так, чтобы напоминала о любимой родине.

Как почти все комнаты во дворце, она была оснащена маленьким камином, перед ним стояла изящная кушетка, а рядом — кресло и скамеечка, на которой обычно сидел Дельфин, стараясь развеять тоску госпожи своей болтовнёй или игрой на цитре; здесь же стояли ее прялка, огромные деревянные пяльцы с натянутой на них канвой, небольшой алтарь, подушка для молитв, чтобы не вставать коленями на холодные плиты пола, пюпитр, чтобы ставить ноты или псалтырь. Вдоль стен тянулись полки с ее любимыми безделушками, висели гобелены и деревянные панели, чтобы от каменных стен не так тянуло холодом. Это было ее убежище, где она могла размышлять, принимать гостей и внимать мудрым советам приближённых.

И теперь воспоминания всплыли в ее мозгу, затуманенном опием, который ее заставили принять, чтобы облегчить боль.