Я подарю тебе землю

Они скакали день и ночь, меняя по дороге загнанных лошадей на свежих; в имение Барбани они прибыли к вечеру следующего дня. Марти скакал впереди, за ним — Льобет и Жофре. Запах дыма и выжженной земли оповестил их о случившемся задолго до того, как с вершины холма их глазам предстала ужасная картина недавнего бедствия. Все постройки сгорели дотла — конюшни, амбары, мастерские, свинарники и, что хуже всего, сам дом. Окрестные леса еще догорали, а вдалеке виднелось единственное строение, чудом уцелевшее в огне. С силой вонзив шпоры в бока лошади, Марти бросился в сторону дома. При его появлении залаяла собака. Почти на скаку Марти спрыгнул с седла, бросился к дому, отчаянно заколотил кулаками в дверь. Почти сразу же приоткрылось дверное окошко, и в нем показались испуганные глаза одного из его арендаторов, с подозрением взглянувшие на Марти. Наконец, стук отпираемой щеколды оповестил о том, что его узнали.

— Где моя матушка, Манель? — нетерпеливо спросил Марти.

— Наверху, сеньор, в нашей спальне. Мы с женой и детьми устроили ее о очага.

В два прыжка Марти взлетел по лестнице на второй этаж и распахнул дверь единственной комнаты. Внутри на скромной кровати лежала женщина, которую он сперва даже не узнал. Cедые волосы рассыпались по одеялу; она с трудом дышала, сражаясь за каждый глоток воздуха.

Все столпились у входа. Марти опустился на колени у постели больной, взял в ладони ее руку, свисавшую вниз, и прошептал:

— Что с вами сделали, мама? Что с вами сделали?

Женщина повернула голову и подняла веки, рассеянно глядя на сына.

Марти показалось, что ее пересохшие губы озарила легкая улыбка.

— Я знала, что ты придёшь, Марти, — прошептала она. — Теперь я могу спокойно умереть.

— Здесь никто не умрет, мама.

Последовала долгая пауза; в наступившей тишине было слышно лишь хриплое дыхание женщины.

Легкое пожатие руки дало Марти понять, что мать сейчас заговорит.

— Их было шестеро или семеро, все в плащах с капюшонами... Они явились глубокой ночью — верхом, с факелами в руках... Двое разлили какую-то жидкость, а остальные ее подожгли... Это был адский огонь, как будто Сатана явился из пекла... Мы не могли его погасить, как ни пытались заливать водой и сбивать ветками... Это было ужасно... Крыша конюшни обрушилась прямо на бедного Матеу, который пытался вывести лошадей и мулов...

Приступ кашля оборвал рассказ.

— Мама, быть может, вы запомнили кого-то из них в лицо? — спросил Марти. — Вы можете его описать?

— Глаза... Глаза главаря, Марти... у него с головы упал капюшон, и я их увидела... Они были похожи на бельма... бледно-голубые, почти бесцветные... и волосы — почти белые, светлее соломы... а лицо щербатое, как после оспы... Но не стоит больше об этом, сынок... Лучше пошли за священником: я хочу исповедаться, прежде чем предстану перед Господом, я не хочу задерживаться...

Услышав эти слова, падре Льобет, стоявший в дверном проеме, приблизился к ложу умирающей и жестом велел всем удалиться. Марти поднялся и отошел в сторону. Священник сел на край постели умирающей и взял ее за руку. По тому, как изменилось ее лицо, он понял, что женщина, несмотря на минувшие годы, узнала его.

— Вот видите, Эмма, — сказал он, — Господу было угодно, чтобы наши дороги снова пересеклись.

— Спасибо за то, что вы столько лет заботитесь о моем сыне...

— За это вы должны благодарить вашего покойного мужа. Я всего лишь исполнял свой долг перед ним.

— Надеюсь, мы с ним скоро встретимся, если, конечно, он не попал в ад, — прошептала Эмма.

— Он не мог туда попасть, — покачал головой Эудальд. — Там никого нет. Ад существует, но он пуст; Господь любит своих детей и не допустит гибели даже самой заблудшей из своих овец.

Дыхание женщины становилось все более прерывистым.

— Даю вам отпущение именем Господа, — произнес священник.

— Но я еще не исповедовалась.

— У вас нет грехов.

— Есть, падре. Ненависть.

— А у кого ее нет, дочь моя?

Женщина испустила очередной мучительный вздох.

Эмма закрыла глаза, пока Эудальд исполнил последний обряд.

Марти, сидящий с другой стороны постели, взял в ладони ее правую руку.

На миг взгляд матери остановился на сына.

— Как бы мне хотелось пожить ещё немного, чтобы увидеть рядом с тобой женщину, которая подарит мне внуков, — призналась она.

Именно в эту минуту Марти вдруг понял, что на свете есть лишь одна женщина, от которой он хотел бы иметь детей. Но Руфь, как объяснил ему по дороге священник, отказалась от его предложения фиктивного брака и предпочла покинуть его кров, чтобы не подвергать Марти опасности.

— Благослови тебя Бог, — прошептала умирающая, и глаза ее закрылись, чтобы больше никогда не открыться. Она испустила последний вздох, и безмятежная улыбка застыла на ее лице.

Марти поднялся на ноги; увидев выражение его лица, Эудальд не на шутку испугался.

— Клянусь Богом, тот, кто это сделал, заплатит сполна! — воскликнул Марти.

Эудальд взглянул на него с каким-то странным выражением, словно внутри у него боролись между собой священник и воин.

— Это, нехорошо, Марти, — произнёс он, — жить, съедаемым ненавистью. Месть неугодна Богу.