Я подобрал это на свалке

— Подожди-ка… получается, что если бы… капсула с более удачливыми спасшимися с того, как ты говоришь, взорвавшегося, Корабля, прилетела на Землю, и они выжили, то мы, люди, вот такими бы и получились — настолько похожими? И даже… э-э… могли бы скрещиваться с этими… пра-предками? Ну, если бы, конечно, встретились.

— Да, ты примерно правильно обрисовал ситуацию. Вы бы получились похожими. И могли бы. Скрещиваться.

Я молчал. Перед глазами всё стояло прекрасное лицо моей «праматери». Странное ощущение. Тягостное. А ещё я почему-то чувствовал себя в чём-то виноватым… Не знаю только, в чём.

— Так мы, говоришь, потомки каких-то общих?..

— С вероятностью девяносто шесть…

— Хорошо, я понял. — ситуация более-менее прояснялась. Наверное, такое возможно.

Получается, все эти чёртовы историки и археологи-оппозиционеры, которые утверждали, что земля была заселена потомками древних звёздных переселенцев, правы?!

И вот я — тот придурок, который сможет это доказать… Фактами?

Почесав в затылке (теперь-то, конечно, ничто не мешало!), я прошёлся ещё раз по рубке. Хотя тут у меня не больно-то находишься: всё функционально, и свободного пространства примерно восемь квадратных метров. Думать теснота, однако, не мешает. Скорее, наоборот.

— Ладно. С общими предками понятно. Скажи теперь, что там с… памятью бортжурнала?

— Ничего. Носитель информации практически разрушен. А дубликата, ведущегося для страховки на бумаге, как это принято у землян, я не обнаружила. Зато порадую тебя: есть голографическая запись в кристалле изумруда. Там, на капсуле, имелся видеомагнитофон.

— Заинтриговала. Воспроизвести сможешь?

— Смогу. Но придётся подождать. На этот раз около часа.

Странное устройство из оптико-механических деталей, которое Мать соорудила в нашей ремонтной мастерской в трюме, поразило меня своей… неаккуратностью, что ли. Обычно моя хозяйка не грешит безалаберностью, и старается если уж делать, то и чтобы работало исправно, и выглядело… э-э… эстетично.

Но работать эта штука работала.

Изображение поморгало синим, затем перешло в красный, и, наконец, Мать подобрала цвета, близкие к естественным. Первое, что больно резануло по сердцу — сплошная кровь!

В крови был весь мужчина, лежащий на полу ничком, кровью был покрыт комбинезон женщины. На полу, под мужчиной, тоже уже натекла огромная, медленно расползающаяся, почти чёрная лужа.

Женщина, стоя на коленях, что-то делала с рукой своего напарника. Лицо её вдруг поднялось от так и не подававшего признаков жизни мужчины, и с выражением, которого не передать словами, обернулось к объективу.

— Аракс юу гиредде! Мразвейсэз! — голос был слышен плохо, а понять, что она говорила я смог и без Матери, которая перевела:

— Будьте вы прокляты! Мерзавцы!

После этого женщина, вытянув руку, что-то нажала возле объектива, и следующая картинка выглядела немного иначе.

Мужчина с уже перевязанными руками лежал на ложе гибернатора, колпак был откинут.

Возле головы несчастного торчала выдвинутая из стены штанга с каким-то громоздким оборудованием на конце, а женщина злобно смотрела мне в лицо, подойдя почти вплотную к объективу.

Она бросала отрывистые фразы, лицо сводила судорога — явно ненависти, которую, боюсь, и словами-то не выразить. Но она старалась сдержаться, и говорить чётко.

Вот только звук почему-то не записался.

Мать нарушила тишину:

— Читаю по губам: — «Теперь-то вы довольны, гнусные твари? «Благородная миссия» накрылась …» — … э-э… нецензурное слово, обозначающее женский половой орган. Смысл идиомы означает полный крах, — «Все мертвы! И те, кто дежурил, и те, кто спал — покойники! Я проклинаю тот день, когда…» — нарочито спокойный тон Матери так резко контрастировал с тем, что видели мои глаза, что я застыл, покрывшись липким потом. Кулаки почему-то сами собой сжались. И к горлу подступил подозрительный комок.

Домыслить нетрудно.

Изображение дёрнулось, и исчезло. Затем снова проявилось и застыло: женщина стояла, подавшись к объективу, и сжав так, что побелели костяшки пальцев, оба маленьких кулачка. Волосы, местами слипшиеся от пота и крови, создавали странный ореол вокруг лица. Наверное, так могла выглядеть Горгона-Медуза… Если бы не слёзы в глазах.

Даже в гневе её лицо было божественно (Да, не побоюсь этого слова — именно оно передаёт мои ощущения! Аж мурашки по коже!) прекрасным. И это несмотря на то, что на нём одновременно были и злоба, и горе, и разочарование… И что-то ещё, чего никогда не понять тому, кто сам не испытывал горечи утраты близких.

Стоп-кадр длился, наверное, целую вечность, пока меня не прорвало:

— Выключи!

Мать убрала полупрозрачную голограмму.

Буркнув: — «Я — в душе!», я принялся прямо на ходу стягивать комбинезон.

Чувствовал я себя грязным, испачкавшимся… И — всё равно, в чём-то виноватым.

Словно это я послал их почти на верную гибель, снарядив корабль так, что они…

Эти несчастные потерпели неудачу.

Но они-то хоть к чему-то стремились. Боролись за какую-то… Идею. Высшую Цель. Миссию.

А… Я?..

Помывшись и поев, я заставил себя вернуться в рубку, и продолжить.