Я - подводная лодка!

- Будет жить у меня на балконе, - постановила Снежная королева. - Я назову его в вашу честь, сеньор: Гошей...

Прогулку мы продолжили вчетвером - клетку с петухом, как не приличествующую флотскому мундиру, несла в руке Ольга Павловна.

На набережной у большого самовара стояла очередь.

- Ну вот, - неосторожно вздохнула Ольга Павловна. - Придется искать автомат. Пить хочется...

- Не придется, - пообещал Симбирцев и пробился под возмущенные возгласы к самому столу.

- Почем самовар, мамаша?

- Не продается.

- На, забирай! - Старпом выложил пачку красных купюр, и бывалая портовая "мамаша", не будь плоха, тут же исчезла, бросив на произвол судьбы трехведерный агрегат, дюжину стаканов и коробку сахара.

Симбирцев галантно преподнес Ольге Павловне чай, а потом встал к крану и угощал покоренную публику, пока его не сменила разбитная деваха с рыбоконсервной фабрики.

Незадолго до нашей "автономки" Ольга Павловна вышла замуж за флагманского минера.

Да, черная в этот раз пришла нам почта. Впрочем, на трех ушедших из мира трое вступивших в жизнь.

Динамическое равновесие...

От танкера уходим к своей плавбазе "Федор Видяев", которая тоже пришла на якорную банку. Там штаб бригады. Там втроем - командиру, мне и старпому - держать ответ за то, как мы проплавали первую треть "автономки". Быстро подбиваем запущенные журналы, бреемся, подшиваем белые подворотнички на "тропичку".

Продулись нормально. Без особых замечаний.

Пока нам перегружают вместо практической торпеды боевую, начальник штаба приглашает нас с Неверовым на чай. В салоне флагмана - что во дворце после окопов. Ведем светскую беседу, помешивая ложечками огненно-красный чай в стаканах с подстаканниками. На столе накрахмаленная скатерть. На стене картина в золотом багете - "Золотая осень"; с тихой реки, засыпанной червонными листьями, веет вполне реальный ветерок, потому что под картиной установлен японский вентилятор.

Через два часа нам уходить из этой благодати на позицию; в распахнутом иллюминаторе салона качаются отсветы нашего прожектора, подводная лодка нетерпеливо побивает в толстенные кранцы плавбазы, словно ей не терпится нырнуть в родную глубину. А мы все про питерские театры да арабские базары... Но о женщинах - ни полслова. Табу. Потом подгребают офицеры штаба, среди них флагманский анекдотчик и травила капитан 1-го ранга Прудников, офицер наведения подводных лодок из штаба 5-й эскадры. Прудников - эта театр одного актера.

- Сижу в Полярном дежурным по эскадрону в рубке на причале. Смотрю, бежит ко мне мой зам. Глаза на лбу, как у Моше Даяна.

- Что стряслось, Васильич? Неужто жалованье за прошлый год выдали?

Ну, зам у меня не просто зам, они ж теперь все психологи, блин... Вот он, чтобы не травмировать мою нежную командирскую душу, издали подъезжает:

- Товарищ командир, вы сказки в детстве читали?

- Смотря какие, - говорю, - про то, как Маша с тремя медведями развлекалась, читал. И про златую якорь-цепь на дубе том тоже читал.

- А про то, как Герасим Муму утопил?

- Так, - говорю, - все ясно! Автомат утопили...

Зам так и охнул:

- Товарищ командир, ну вы прямо ясновидящий!

- Ясно вижу, что ничего нам не будет. Ни мне - академии, ни тебе, Васильич, нового звания, а может, и старое вернут.

Бегу на родной ракетно-ядерный исполин так, что кортик по корме наяривает, как пропеллер у Карлсона. Вахтенным у трапа стоял матрос Куюнга, что в переводе с корякского или нанайского означает Сушеный Окунь, а по нашему "Таранька".

- Здорово, Куюнга, Карась Сушеный! Однако, зачем автомат утопил?

- Тавалиса командира, она сама, пылядь такая, утопла.

- Как сама?

- Ветер шибка дула, я волотник поднимала, а она, пылядь такая, сама в море упала и утопла. Шибко железная.

Спускаюсь в центральный пост, записываю номер "утопшего" автомата и бегом на пирс к водолазам. А курбан-баши у них мичман Подопригора. Он тебе что хошь подопрет и сопрет. Серьезный мужчина. Чай пьет.

- Чай будете? - спрашивает. - Только заварки нет. И сахар не получили.

- Дорогой Никифор Терентьич, у нас ЧП. Калашникова утопили.

- Это кока, что ли? Давно пора...

- Автомат утопили. Канистру "шила" ставлю.

- Зараз достанемо...

Подгоняет он свою драную фелюгу к моему пароходу, высвистывает своего бойца-водолаза, рубаху, шлем и груза несут. А боец - дитя перестройки, дистрофа, ему не то что под воду, ему по причалу без двух кирпичей в кармане не пройти - ветром сдует. На фига ж мне такой концерт по опере Фауста "Люди гибнут за металл"? Его ж, этого бойца, потом на родину в деревянном бушлате отправлять придется. Глубина у причала 28 метров. Отдаст концы в воду раньше, чем на грунт упадет.

- Товарищ капитан першого рангу, вы зря колотитесь! Мой боец хоть и тощий, но уфатистый. Если Родина прикажет, мы и шинель в трусы заправим!

Ну, ладно. Убедил... Я этому Прошке в иллюминатор бумажку сую:

- Бери только вот с этим номером! Нам чужого не надо.

Там на грунте за сорок лет столько железа нападало... Полез водолаз в воду, раздулся, как жаба, не тонет. Сникерсов мало ел. Потом воздух стравил - погрузился. Я ему в телефон:

- Ну, что видишь, сынок?

- Буль-буль...