Я пойду одна

Шестидесяти двух лет от роду, с темными каштановыми волосами, подстриженными у отличного стилиста, с прекрасными ореховыми глазами на узком лице, она была единственной из служащих, у кого хватало храбрости время от времени возражать Бартли. Как Элейн сама нередко говорила своему мужу, единственным, что удерживало ее на службе, было отличное жалованье и то, что она могла позволить себе уйти, если босс станет уж совсем отвратительным. Ее муж, отставной офицер десантных войск, теперь работал начальником службы охраны в одном из больших магазинов распродаж. Каждый раз, когда Элейн возвращалась домой, кипя от негодования из-за того, что сказал или сделал Бартли, он успокаивал ее одним-единственным словом: «Увольняйся».

— Не имеет значения, во что вы верите, Элейн. Доказательства — вот они, на снимках. Вы же не думаете, что журнал стал бы их покупать, если бы у редакции были сомнения в подлинности, нет? — Ухмылка соскользнула с лица Бартли. — Стало совершенно ясно, что Зан сама забрала своего ребенка и ушла из парка вместе с ним. Так что теперь полиции нужно просто выяснить, что она сделала с ним потом. Если хотите, могу изложить мою собственную теорию. — Ради большей выразительности Бартли даже ткнул пальцем в сторону Элейн и резко произнес: — Когда Зан работала здесь, сколько раз вы слышали, как она жаловалась на то, что росла в постоянных разъездах из-за службы своих родителей, хотя ей хотелось бы жить где-нибудь в тихом пригороде? Я предполагаю, что со временем ее горе по родителям иссякло и она стала испытывать потребность в новой трагедии.

— Полная ерунда, — от всей души высказалась Элейн. — Зан, может, и упоминала о том, что предпочла бы не переезжать постоянно с места на место, но она говорила это так, вообще, когда мы болтали о том, где и как росли. Конечно же, это не значит, что она постоянно искала какого-то сочувствия. Мать безумно любила Мэтью. Так что ваши инсинуации просто отвратительны, мистер Лонг.

Тут Элейн заметила, что щеки Бартли Лонга начинают краснеть, и подумала, что не надо было так резко возражать боссу. Но разве Райан могла допустить мысль, что Зан похитила Мэтью просто затем, чтобы ее все жалели?

— Я и забыл, как вы были неравнодушны к моей бывшей ассистентке, — рявкнул Бартли Лонг. — Но могу поспорить, что пока мы тут разговариваем, Зан Морланд уже ищет адвоката. Уверяю вас, ей понадобится очень хороший специалист!

22

Кевин Уилсон в конце концов признался себе, что практически не в силах сосредоточиться на эскизах, лежавших на столе. Он просматривал варианты расстановки растений для вестибюля нового многоквартирного комплекса «Карлтон-плейс, 701».

Это название появилось лишь после горячих обсуждений с директорами «Джаррел интернэшнл», компании, обладавшей миллиардами и финансировавшей строительство. Несколько человек из совета директоров предлагали свои названия, которые казались им самыми подходящими. Почти все они звучали романтично, а некоторые имели исторический уклон. «Герб Виндзоров», «Башни Камелота», «Версаль», «Стоунхендж», даже «Новый Амстердам».

Кевин слушал все это с нарастающим нетерпением. Наконец дошла очередь и до него.

Тогда он спросил:

— Какой самый привилегированный адрес в Нью-Йорке?

Семь из восьми членов директоров тут же назвали Парк-авеню.

— Вот именно, — согласился Кевин. — Хочу напомнить, что мы строим очень дорогой комплекс, а его нужно заселить. Но все мы знаем, что на Манхэттене строятся и другие недешевые дома. При этом мне незачем напоминать вам, что все это — чистая экономика, или о том, что наша задача — предложить потенциальным покупателям нечто весьма особенное. Наш комплекс расположен просто изумительно. Виды на реку Гудзон и на город великолепны. Но я хочу, чтобы мы, упоминая при возможных покупателях адрес нашего комплекса, сразу давали им понять: тот, кто там поселится, — настоящий везунчик, потому что будет жить в месте для избранных. «Карлтон-плейс, семьсот один» — как раз такое и есть. Центр и прочее в этом роде.

«Как только я пережил тот день? — думал Кевин, разворачиваясь на вертящемся кресле от рисунков к письменному столу и покачивая головой. — Боже праведный, если бы дед был рядом, что он сказал бы, слыша все эти разглагольствования?»

Дед Кевина служил управляющим в доме, стоявшем рядом с тем, где жили внук и его родители. Это здание в шесть этажей, без лифта для жильцов, с чудовищно унылыми квартирами и скрипучими кухонными подъемниками, с древней водопроводной системой называлось «Башня Ланселота» и находилось в Бронксе, на Уэбстер-авеню.

«Дед счел бы, что я свихнулся, — решил Кевин. — Да и папа тоже подумал бы так, будь он жив. А мама уже привыкла к тому, что я умею продавать. Уже после смерти папы, когда я наконец-то переселил ее на Восточную Пятьдесят седьмую улицу, она как-то сказала, что я мог бы в*censored*ть дохлую лошадь конному полицейскому. Теперь мать любит Манхэттен. Могу поклясться, что по вечерам она засыпает, напевая: «Нью-Йорк, Нью-Йорк…»

Но все это пустые мысли», — решил Кевин, откидываясь на спинку кресла.