Я пойду одна

– Не имеет значения, во что вы верите, Элейн. Доказательства – вот они, на снимках. Вы же не думаете, что журнал стал бы их покупать, если бы у редакции были сомнения в подлинности, нет? – Ухмылка соскользнула с лица Бартли. – Стало совершенно ясно, что Зан сама забрала своего ребенка и ушла из парка вместе с ним. Так что теперь полиции нужно просто выяснить, что она сделала с ним потом. Если хотите, могу изложить мою собственную теорию. – Ради большей выразительности Бартли даже ткнул пальцем в сторону Элейн и резко произнес: – Когда Зан работала здесь, сколько раз вы слышали, как она жаловалась на то, что росла в постоянных разъездах из-за службы своих родителей, хотя ей хотелось бы жить где-нибудь в тихом пригороде? Я предполагаю, что со временем ее горе по родителям иссякло и она стала испытывать потребность в новой трагедии.

– Полная ерунда, – от всей души высказалась Элейн. – Зан, может, и упоминала о том, что предпочла бы не переезжать постоянно с места на место, но она говорила это так, вообще, когда мы болтали о том, где и как росли. Конечно же, это не значит, что она постоянно искала какого-то сочувствия. Мать безумно любила Мэтью. Так что ваши инсинуации просто отвратительны, мистер Лонг.

Тут Элейн заметила, что щеки Бартли Лонга начинают краснеть, и подумала, что не надо было так резко возражать боссу. Но разве Райан могла допустить мысль, что Зан похитила Мэтью просто затем, чтобы ее все жалели?

– Я и забыл, как вы были неравнодушны к моей бывшей ассистентке, – рявкнул Бартли Лонг. – Но могу поспорить, что пока мы тут разговариваем, Зан Морланд уже ищет адвоката. Уверяю вас, ей понадобится очень хороший специалист!

22

Кевин Уилсон в конце концов признался себе, что практически не в силах сосредоточиться на эскизах, лежавших на столе. Он просматривал варианты расстановки растений для вестибюля нового многоквартирного комплекса «Карлтон-плейс, 701».

Это название появилось лишь после горячих обсуждений с директорами «Джаррел интернэшнл», компании, обладавшей миллиардами и финансировавшей строительство. Несколько человек из совета директоров предлагали свои названия, которые казались им самыми подходящими. Почти все они звучали романтично, а некоторые имели исторический уклон. «Герб Виндзоров», «Башни Камелота», «Версаль», «Стоунхендж», даже «Новый Амстердам».

Кевин слушал все это с нарастающим нетерпением. Наконец дошла очередь и до него.

Тогда он спросил:

– Какой самый привилегированный адрес в Нью-Йорке?

Семь из восьми членов директоров тут же назвали Парк-авеню.

– Вот именно, – согласился Кевин. – Хочу напомнить, что мы строим очень дорогой комплекс, а его нужно заселить. Но все мы знаем, что на Манхэттене строятся и другие недешевые дома. При этом мне незачем напоминать вам, что все это – чистая экономика, или о том, что наша задача – предложить потенциальным покупателям нечто весьма особенное. Наш комплекс расположен просто изумительно. Виды на реку Гудзон и на город великолепны. Но я хочу, чтобы мы, упоминая при возможных покупателях адрес нашего комплекса, сразу давали им понять: тот, кто там поселится, – настоящий везунчик, потому что будет жить в месте для избранных. «Карлтон-плейс, семьсот один» – как раз такое и есть. Центр и прочее в этом роде.

«Как только я пережил тот день? – думал Кевин, разворачиваясь на вертящемся кресле от рисунков к письменному столу и покачивая головой. – Боже праведный, если бы дед был рядом, что он сказал бы, слыша все эти разглагольствования?»

Дед Кевина служил управляющим в доме, стоявшем рядом с тем, где жили внук и его родители. Это здание в шесть этажей, без лифта для жильцов, с чудовищно унылыми квартирами и скрипучими кухонными подъемниками, с древней водопроводной системой называлось «Башня Ланселота» и находилось в Бронксе, на Уэбстер-авеню.

«Дед счел бы, что я свихнулся, – решил Кевин. – Да и папа тоже подумал бы так, будь он жив. А мама уже привыкла к тому, что я умею продавать. Уже после смерти папы, когда я наконец-то переселил ее на Восточную Пятьдесят седьмую улицу, она как-то сказала, что я мог бы всучить дохлую лошадь конному полицейскому. Теперь мать любит Манхэттен. Могу поклясться, что по вечерам она засыпает, напевая: «Нью-Йорк, Нью-Йорк…»

Но все это пустые мысли», – решил Кевин, откидываясь на спинку кресла.

Снизу, из холла, доносились неумолчный стук молотков и пронзительное, рвущее уши завывание машины, начавшей полировать мраморный пол. Но для Кевина звуки строительных работ были куда приятнее, чем какая-нибудь симфония, исполняемая в Линкольн-центре.

«Еще ребенком я твердил отцу, что предпочел бы погулять по стройке, а не по зоопарку. Уже тогда я знал, что хочу создавать новые дома», – думал Уилсон.

Он тут же решил, что все эскизы по оформлению вестибюля зеленью никуда не годятся. Надо начинать все сначала или нанимать другого человека для разработки этой части проекта. Кевин не хотел, чтобы вход в комплекс был похож на оранжерею, и считал, что парень, делавший эскизы, этого не уловил.