Я помню...

Помню, вначале, когда я встал на лыжи, было трудно ходить по пересеченной местности. Но в Царицыне к этому пришлось скоро привыкнуть, и через какую-нибудь неделю упражнений я смело съезжал с высоких и крутых горок в парке. Штабные занятия, как всегда, вначале казались довольно скучными. Офицерам раздавались обычно крупномасштабные карты, которые можно было разрисовывать. Руководитель читал заранее составленный приказ дивизии полку, или даже корпусу: п. 1 — Сведения о противнике, проведения о своих войсках и т. д. Мы выполняли роль либо командиров полков, либо даже дивизий, а также руководителя спецслужб. Надо было на основе заслушанного приказа принять решение и оформить его в виде соответствующего документа (приказа), либо устно изложить в деталях это решение во всеуслышание. Строевых занятий, которые я никогда особенно не любил, было, в общем, не много, хотя нам всем было хорошо известно, что именно строевые занятия вырабатывают дисциплину и автоматичность при выполнении команд.

Живя в Царицыне, я иногда имел возможность съездить в Москву, заехать к себе на квартиру, повидаться с оставшимися еще в общежитии на Малой Бронной товарищами. На квартире было пусто и холодно. Да и во всем общежитии царила пустота и страшный, хуже, чем на улице, холод. Даже Тищенко, который никуда не хотел уезжать, исчез. Мое пребывание на Малой Бронной сводилось в основном к освидетельствованию полок с книгами, еще так недавно служившими мне источником для размышлений и, пожалуй, даже для отдыха. Как-то тоскливо становилось, глядя на книги, что они сейчас мне совершенно не нужны. Переложив их с места на место, я еще раз оглядывал свое «логово», уже бывшее, и спешил на вокзал, в свой барак в Царицыне.

Между тем в нашем житье-бытье в Царицыне произошли изменения. Генерал, командующий армией, переименованной во 2А., решил всех нас, пришедших с гражданки, быстрее приучить к тяготам фронтовой жизни. Кадровых офицеров в штабе армии было маловато, они занимали должности начальников отделов, в своем большинстве они пришли к нам из тыловых административных учреждений. Командующий армией нам на глаза не показывался, начальников отделов в то время я знал не всех. Но вот скоро пришлось узнать кое-что новое.

Однажды мы получили приказ грузиться в машины со всем штабным оборудованием, т. е. пишущими машинками (и машинистками) и прочим, и взять с собою лыжи. Нас повезли в далекий лес, где-то в районе Лопасни. Стоял мороз около 30°, и мы, сидя в открытых грузовиках, конечно, скучали по теплой избе и хотели выпить чайку. Но машины везли и везли нас дальше и дальше, и, наконец, остановились в большом лесу. Где-то в километре от нас была вожделенная деревня, манившая нас уютом красивых подмосковных домиков. Но мы остановились в сосновом лесу и получили приказ разгружаться и выбрать для отдела место в глубоком снегу. Сразу было сказано, что разжигать костры категорически воспрещено. Приказ есть приказ. Мы утоптали площадку на одном месте и принялись устраивать «подобие» помещения отдела. Нашли какой-то чурбан, поставили машинку, наломали сосновых веток, чтобы не сидеть прямо на снегу. Пока мы работали, было еще не так холодно, но когда мы закончили несложное оборудование отдела и сели по местам, в ожидании дальнейших распоряжений, стало очень холодно. Дело к тому же шло к ночи, и мы быстро поняли, что перед нами не только бессонная ночь, но и крупные неудобства из-за сильного мороза.

Скоро мы получили боевой приказ, и работа отдела и всего штаба началась. Надо было по картам составить соответствующие распоряжения и инструкции по химической службе с использованием армейской химической роты, которой тогда у нас еще не было. В варежках, едва владея одеревеневшими пальцами, я делал расчеты, докладывал их начальнику отдела, а тот либо одобрял, либо требовал переделки. Наконец, все поступало к машинистке — московской девице лет 20, закутанной до предела. На ней была солдатская шинель, под которой телогрейка из бараньей шкуры — безрукавка. Наконец, начальник отдела (я его вспоминаю только в лицо) повел к начальнику штаба армии сдавать подготовительные документы. Когда он вернулся, было видно, что он, видимо, не понравился начальству. Шла темная ночь. Мороз крепчал. Вскоре мы заметили, что почти все наши соседи, т. е. другие отделы штаба, зажгли костры. По их примеру и мы не замедлили разложить костер. Стало несколько легче, но сразу же потянуло спать.