Я послал тебе бересту

Две стороны одной каменной иконки. Выдающийся художник в первой половине XIII века изобразил на ней Симеона и Ставрокия, а другой мастер спустя почти сто лет добавил изображение Георгия.

Грамота № 496 задала нам массу хлопот и поначалу просто напугала нас. Это был второй за всю историю раскопок документ, не процарапанный, а написанный чернилами. Бересту покрывал липкий слой грязи. Чтобы ее прочесть, нужно было смыть грязь, но, если бы мы попытались это сделать, вряд ли нам удалось тогда прочитать ее: вместе с грязью в воде растворились бы и чернила. На помощь пришла ленинградская Лаборатория консервации и реставрации документов. Под руководством ее директора Дмитрия Павловича Эрастова сотрудники лаборатории проявили чудеса тщательности и осторожности. Они убрали грязь, сфотографировали грамоту в инфракрасных лучах, сделали макроснимки, и мы узнали подробности политической борьбы в Новгороде в первые годы после его присоединения к Москве.

В грамоте рассказывается, как на «Михайлицын» двор и к другим новгородцам пришли «разбоем» «люди». Дворы разграбили и взяли имущество (живот), а жителей перебили. «А то деялось всю неделю», — заканчивает автор письма. «Неделей» в древности назывались не все семь дней, как сейчас, а только один — воскресенье. В первой строке письма его автор высказал предположение об участниках бесчинств на дворах: «люди, деи, осударевы» — люди, вероятно, государевы. Хотя это и предположение, но оно датирует письмо временем после присоединения в 1478 году Новгорода к Москве. До 1478 года княжеская администрация находилась не в Новгороде, а на Городище, в двух верстах от Новгорода. Оттуда организовать столь беспримерное нападение на городские усадьбы новгородцев было, по крайней мере, затруднительно. А если бы такое нападение и случилось, оно повлекло бы за собой государственный конфликт между Новгородом и Москвой, о котором мы знали бы из летописи.

Скорее всего, грамота освещает события зимы 1488/89 года, предшествовавшие «выводу» из Новгорода житьих людей. Летописец так рассказывает об этих событиях: «Тоя же зимы послал князь великий, и привели из Новагорода на Москву болши семи тысящь житиих людей, занеже хотели убити Якова Захариича наместника Новогородского; и иных многих думцев Яков пересек и перевешал». Имена жертв нападения, перечисленные в грамоте, — а там названы Михаил Афанасьевич, Афанасий Игнатьев, его дети и его брат Макар, Климентий Степанов, — не встречаются в списках новгородских бояр последнего периода независимости. Поэтому вероятна их принадлежность именно житьим людям.

Все лето 1972 года экспедиция жила надеждой на находку берестяной грамоты № 500. Разумеется, не в номере дело. Самые интересные из берестяных документов носят ничем не примечательные номера. Но все же приятно завершить счет первой полутысячи писем. Эту грамоту нашли последней в сезоне 1972 года. Ее собирали по кускам несколько дней, через шестьсот лет после того, как кто-то разорвал ее и пустил по ветру. К удовлетворению от самой находки добавилось удовлетворение тщательностью поисков: грамота собралась практически вся, не хватает двух маленьких кусочков, но они могут еще найтись при дальнейшем расширении раскопа.

Содержание документа сродни одной из случайно обнаруженных грамот, о которой рассказано в начале предыдущей главы. Это опись имущества: «Поль(то)ра рубля серьбром. Ожерьлие въ… другое с хрустаю. Шюба немецькая. Кожа деланая. Ржи 6 коробьи. А 2 недьланы кожи. Чепь котьльная. Мьх кун. 5 телян. 5 овьцин. Котлець. Сковорода. Скобъкарь. Полътна 2 локти. О… полъсть. 3 хомуты рьмяны. Узда кована робична. Икона с гойтаном…» А на обороте написано: «У Яковли кобылке».

Нет сомнения в том, что многие вещи из поименованных здесь уже лежат в экспедиционных коллекциях — и котельная цепь, и сковорода, и хрустальные бусы из ожерелья, и даже икона с гайтаном. Ведь именно такой шейной иконой была найденная здесь же каменная иконка с изображением Симеона, Ставрокия и Георгия. И вообще эта «инвентарная опись» своей непоследовательностью больше всего напоминает наши полевые описи археологических находок, расположенных в том порядке, в каком они найдены. Воспримем же эту грамоту как символ неразрывного единства истории и археологии, письменных источников и источников вещественных. Ведь именно в этом единстве — залог наиболее существенных будущих исторических открытий.