Я прав - вы заблуждаетесь

Если мы теперь обратимся к концепции исследования, то можем обнаружить, что мотивация на деле способна служить тормозом исследования. Если важная идея внезапно посетила адвоката, но она идет вразрез с интересами подзащитного, разве станет он высказывать ее? Если политическая партия, находящаяся в оппозиции, видит явные достоинства в том, что предлагается правительством, станет ли эта партия признавать публично, что это благо, и пытаться взять это на вооружение? Истина состоит в том, что роли, которые были розданы в обеспечение аспекта мотивации, могут конфликтовать с подлинным исследованием предмета. Как только люди получили роли нападающего и защитника, они начинают играть их — за счет исследования. После чего нам лишь остается согласиться с тем, что нападение и защита сами по себе являются наилучшим способом исследования (что, конечно же, не так).

Самое нехорошее, что можно сказать о споре, так это то, что он отнимает большое количество времени и дает людям умеренного интеллекта ощущение, что они заняты полезной интеллектуальной деятельностью. Спор действительно представляется привлекательным упражнением для ума, поскольку почти всегда человеку есть что сказать. В одной из предыдущих глав я указывал на то, что критическое мышление является одним из самых простых типов мыслительной деятельности (выбор восприятий, ценностей, системы координат, начальной позиции для атаки и так далее). Итак, нам потому нравится спор, что в процессе его наш интеллект занят полезным делом.

Диалогический метод Сократа, известный нам со слов Платона, являлся, вероятно, большим шагом вперед в беседах богатых греков, которым не приходилось работать, поскольку всю работу за них выполняли рабы и домохозяйки. Логические споры скорее относились к области развлечений и были направлены на поиск истины в большей степени, нежели просто беседы. Со временем спор превратился в хобби и искусство, и были люди (софисты), которым даже платили за то, что они ходили на суды или учили других искусству спора, точно так же как мне иногда платят корпорации за то, чтобы я учил методу латерального мышления их менеджерский состав.

В эпоху раннего Ренессанса уже существовавшая традиция аргументированного спора была с готовностью продолжена теологами и в особенности философами-схоластами (вроде Фомы Аквинского), которые с радостью нашли в учениях Аристотеля, Платона и Сократа мощный и верный способ, позволявший с легкостью доказать, что еретики заблуждались. Все, что требовалось, это убедить еретиков играть по тем же правилам. Еретики с готовностью согласились, поскольку считали, что смогут одолеть церковь по ее же правилам. Это им почти удалось в ряде случаев, правда, мастера церковной науки всегда — в самый последний момент — доставали-таки из рукава козырную карту, что тот же святой Августин делал с божественной грацией.

Теологи, овладевшие искусством спора, на самом деле более твердо стояли на ногах, чем древние греки, поскольку язык и концепции теологии гораздо ближе к сконструированной системе. Концепции Бога, совершенства, свободной воли могут быть точно определены и не обязаны соответствовать действительности. Например, когда Сократ спорил о природе смелости, его метод подразумевал постоянные ссылки на ситуации из реальной жизни, в которых человек испытывает смелость. Таким образом, посредством влияния, которое церковь имела на университеты, семинарии и школы, традиция и значение спора заняли центральную позицию в западном мышлении и со временем стали неотъемлемой частью правовой и политической систем.

Интересно, что не относящиеся к церкви мыслители — гуманисты — также сочли метод аргументированного спора несравненно более эффективным, нежели что-либо иное, что было доступно им. Таким образом, и церковь в ее выпадах против еретиков, и гуманисты, исполненные сомнений по поводу церковных догм, использовали один и тот же метод.