Я, президент и чемпион мира

Мы с моим зеленоглазым рыцарем сидели рядом. Мне нравилось ощущать его дыхание, смешанное с табаком, и вызванные неловкостью юношеские телодвижения, направленные то к Мишико, то к моим подругам Марикуне и Кети. Несмотря на то что «чесание языками» сидящей за нами «троицы» не прерывалось ни на минуту, а предмет их бурной фантазии был всем известен, я, совершенно отрешенная, охваченная от мозга до костей каким-то новым чувством, уже виртуально стояла у сцены, жадно впитывая каждое слово и представляя себя каждым из персонажей.

На сцене актового зала появился чернявый, с горящим взором юноша. Неожиданно для всех прозвучал его литературный выбор:

«На страже боевых знамён»

На скале уже нет дворца,

Возведённого встарь народом…
Кто не видел его конца? —
Падал свод за высоким сводом.
Истребляющего огня
Ненавистная сила крепла.
И остались на склоне дня
Только камни да груда пепла.
На скале сад зелёный рос,
Ключ струился в зелёной чаще.
Сад увял, и не видно роз,
Высох в пламени ключ звенящий…
Сад засохший, умолкший стих…
Лишь бездомного ветра шорох
На дорожках, давно глухих,
Да листвы пожелтевшей ворох.

Осень ранняя так грустна —

И знамёна как будто немы.
А недавно цвела весна,
На знамёнах цвели эмблемы.
Но у тех боевых знамён
Власть волшебная, власть всё та же.
Их храню для иных времён,
Неотступно стою на страже.

– Нукри, это чьи стихи? – спросила я.

– Тссс… – приложил к губам указательный палец мой изумрудоглазый рыцарь. – Это Галактион! (Галактион Табидзе – великий грузинский поэт XX века. – Л.М.)

– Аа, – многозначительно и гордо прошептала я, будто Галактион посвятил свой самый выдающийся шедевр – стихотворение «Мэри» моей бабушке.

– Я не знаю этого парня. Он твой одноклассник? – тараторила я дальше.

– Нет, это Зураб Жвания из девятого класса, но, несмотря на разницу в возрасте, мы с ним дружим, к тому же, он мне очень помогает на республиканских контрольных работах. Вроде он сегодня собирался читать совсем другое стихотворение… и вообще, он большая душка. Лали-бали («бали» по-грузински черешня. – Л.М.), ты всегда говоришь безостановочно?

Я в замешательстве опустила голову, потом поняла, что в такой мученической позе мне долго не продержаться, и высунула язык, так широко разинув рот, что Нукри были видны обе мои миндалины.

Грубо вытуренные из актового зала, мы ещё долго слышали патриотические строки Ильи Чавчавадзе, с закрытыми глазами и искренне, проникновенно исполняемые Лашей Надареишвили:

О матерь Божья! Отчизна – твой удел…
Заступницею будь истерзанного края!
Прими как жертву кровь, которую картвел
Столь щедро проливал, в страданьях погибая.
Довольно этих мук для Родины моей,
Верни моей стране стремление ко благу,
Даруй ей бытие далеких славных дней,
Вдохни в сердца сынов отцовскую отвагу!

– Лали-бали, пойдешь за меня замуж? – услышала я заплутавшие между грузинской классикой и душевной болью слова. – Обещай мне, что бы ни произошло, ты меня дождешься и нашему сыну дашь бессмертное имя великого полководца Александра Македонского!

– Македонского? Ты что, сдурел? Ну при чём тут Македонский? А может, попросту Сандриком назвать, ну в смысле в духе времени. Что за мания величия у тебя?

– Ладно, твоя взяла, представляешь, как нашим внукам будем рассказывать, какими клёвыми и крутыми мы были в молодости, обалдеть!

– Нукри, послушай, а твой отец, часом, не обидится? На что?

– На то, что вопреки кавказским обычаям первого внука не назовут его именем?

– Лали-бали, ну какая ты дурочка, как ты могла такое подумать? Тебя же все любят. А давай-ка детей назовем твоим именем. Посмотри, как звучит: «Лали первая, Лали вторая» и так далее… – хохотал Нукри и параллельно ударял кулаком по школьному портфелю.

– Ты дебил, настоящий дебил, я хочу домой, – безапелляционно заявила я и быстрым шагом направилась к дому.

– Ты что, и вправду обиделась? Ну, хорошо, назовем его, как хочешь, хотя бы Виктором. Это ведь имя твоего отца? Давай сделаем ему такой подарок, – стонал Нукри, с трудом сдерживая смех вперемешку со слезами.