Я, президент и чемпион мира

Такой знакомый ресторан «Венеция» тепло встречал миротворцев.

— Немного отдохни, поешь что-нибудь, и поедем в Тбилиси, — заботливо сказал Сандро, заказал официанту еду и вышел. Как видно, после перенесенного и ему нужно было прийти в себя.

Вошедшая с хлебом и лимонадом молодая женщина присела рядом.

— Лали, все нормально? Почему ты так бледна? — спросила она.

— Сейчас, да. Ты знаешь, а ведь несчастные дети могли там остаться? — сказала я и заплакала. — Несчастные дети, беременная девочка… — повторяла я уже в истерике.

Как видно, в родной обстановке я окончательно обмякла, накопившиеся эмоции выплескивались солеными слезами. Когда я немного успокоилась, уже весь обслуживающий персонал ресторана, вооружившись валерианкой и валидолом, стоял над моей головой. Кто-то прикладывал мне ко лбу полотенце, кто-то согревал ледяные и совершенно ватные руки.

Дорогу в Тбилиси я помню смутно…

…На следующий день я отрапортовала министру о проведённой операции без упоминания трудностей, с которыми мы столкнулись, и действительно по-мужски героического поведения Сандро.

— Все было так легко?

— Да, так легко.

Я уже собиралась уйти домой, когда позвонил телефон.

— Сестра, что ты сделала? Мы только сейчас сообразили: ты настоящий джигит. Знай, отныне Тедеевы — твои братья. Проси, что хочешь!

Через некоторое время после этого случая Альберта убили, а Джамбулат навсегда отошел от Кокойты.

Впереди нас ждала еще не одна встреча.

Майя

Всем известно, что грузины — уникальные исполнители русских романсов. Это специфическая музыка, нуждающаяся в особом сердечном исполнении. В романсах много боли и эмоций, если «это» не пропустишь через себя, не оставишь там навечно неизлечимой раной, не заставишь стонать спящие звуки, не последуешь за головокружительными любовными историями, то и не умрешь захваченный безнадежной цыганской любовью.

Моя одноклассница и подруга детства Майя Бараташвили готовилась к записи цыганских романсов, к тому же у нее оставалось совсем немного времени до запланированного в Германии концерта.

Патриархи джаза — Игорь Бриль, Михаил Окунь, Иорн Скогхим, Тамаз Курашвили, Джордж Дюк, Майя совершенно спокойно чувствовала себя на сцене с этими корифеями джаза. «Когда Майя Бараташвили набирает воздух для пения и диафрагма ее расширяется, мир сжимается» — эта фраза любителя джаза Эми Спеллинга была совершенной истиной.

Красивая, высокая, стройная, удивительно организованная, одна из лучших представительниц подлинного колена рода Бараташвили, она была всегда максимально тактичной.

— Лалусик, у меня есть к тебе разговор. Если ты дома — заеду, — послышался в воскресенье теплый голос Майи. Конечно же, в воскресенье, ведь в другие дни она работала в Американской торговой палате, а по вечерам пела в клубе и, как следствие, не имела свободной минуты.

Через полчаса Майя стояла на пороге моего ведзисского дома с постными пирожными.

— Не получилась диета, — сказала она и передала коробку с пирожными.

Майя пошла в детскую, поцеловала спящего крестника и вернулась.

— Лали, очень тебя прошу, не смей петь этому ребенку даже колыбельную, Сандро ты уже испортила слух, сейчас хоть этого не трогай. А если он все-таки не засыпает, включи ему мой диск.

Майя всегда протестовала даже против моего тихого, но фальшивого пения.

— Ты не должна петь и вполголоса, чтобы не испортить мальчика, — смеялась надо мной Майя.

— Ладно, ну подумаешь, если он не будет петь в Ла Скала, у нас в роду нет ни одного певца, — отшутилась я.

Майя рассказала мне о запланированных в Германии гастролях, и мы приступили к разработке дизайна ее концертного платья.

— Ты ведь знаешь, как тебе подходит классический костюм, чуть украшенный стразами, — говорила я.

— Не знаю, может быть не стоит особенно выпендриваться?

— Что ты говоришь, там будут профессионалы со всего мира. Ну и езжай тогда во фланелевом халате!

— Боже, откуда ты берешь эти глупости, — засмеялись мы обе.

— А теперь поделись своими новостями, и то, что знаю, и что нет, — сказала Майя, и я тотчас поняла, что она хотела узнать.

— Что тебе сказать, я очень много работаю, устаю, как кахетинский осел. Мы с Мишико расстались навсегда.

— Это я знаю. А потом? — Майя была категоричной.

— А потом, кажется, у меня роман с Канделаки.

— Кажется или действительно? — докапывалась Майя, приподняв очки.

— Действительно.

— Ты знаешь, Лали, что я никогда не влезаю в чужую жизнь, но ты мне как сестра. Объясни, что происходит? Ведь ты понимаешь, что это бесперспективный ход? На чужом несчастье свое счастье не построишь. У него есть жена.

— Это не ход, а падение. Ты думаешь, я столько не понимаю? Марикуна, Эрэкле и Манана считают меня сумасшедшей. Кети ждет ребенка, я ей не говорю и половины, чтобы не тревожить. Что поделаешь, никак не могу себя побороть. Это какая-то мистика.

— Не ты ли утверждала всю жизнь, что таких глупостей не существует? Не ты ли ругалась с до беспамятства влюбленной Кети, что нельзя мужчине показывать свои чувства, а тем более, что потеряла от него голову! Что с тобой происходит?