Я прячусь от ветра

— О, наша история проще и куда прозаичней. Никакого волшебства и древних духов. Два дивизиона, которыми сейчас командует Тазур — воины особого назначения. Дед нашего конунга создал их для отправки туда, куда большая армия не могла бы пробраться. Мы решали сложные задачи, связанные с малой кровью. Пресекали бунты, лишая восстания предводителей, возвращали пропажи, охраняли важных персон. Жалование у нас то же что и у солдата, только надбавки за риск и премии повыше. В целом все хорошо. Кроме одного. Наша служба бессрочная. До смерти. Ни семьи ни детей. Мы — младшие сыновья, сироты, изгнанники. — Леран помолчал, кинув хвостик от яблока в горящий камин. Было видно, что ему горько говорить обо всем.

— Тогда как вы оказались здесь?

— Наш лард — очень толковый стратег. Один из лучших. Его старший брат, приближенный конунга, попросил приставить мальчика к мастеру, для обучения. Мальчишка оказался настолько сообразительным, что занял место учителя сразу после его кончины. Последние лет пять воевали под его началом, исполняя волю конунга. Да только время идет, многие служат десять, пятнадцать лет. А то и все тридцать, как я. Тазур не дурак, знал, что перспективы нет, даже для него все двери закрыты и дорога только одна — прямая, но это его не останавливало. Между исполнением приказов повадился наш лард в библиотеку конунга наведываться. Наше расположение как раз недалеко было. И пропуск. Был. Такзур говорил, что карты и старые стратегические схему рассматривает, истории о войнах изучает. А сам искал. Потом и меня с Томашем привлек. Знал, что ищет. Не знал где. Почти два года искали. Каждую книгу, каждый пергамент, один за одним, просмотрели. Нашли. Одно упоминание только. Пока ниточка до нужного нам дотянулась, еще полгода прошло.

— Но вы здесь. Значит, вам удалось, — у меня даже сердце быстрее забилось от волнения, словно я сама хотела им помочь отыскать необходимое.

— Нашли, — даже глаза Лерана улыбнулись. — По одному древнему обычаю, воины могут потребовать уплату за свой труд. И они должны быть соизмеримы. Случилось так, что мы спасли страну от переворота, защитив правителя и его семью. В очередной раз. Вот Тазур и попросил. На праздновании, при всех высоких чинах. Одну уплату для всех отказавшись взять сундуки с золотыми монетами, жалованием за целый год. Конунг не мог отказать и дал нам право закончить службу. Но сделал еще и подарок. Мы были обязаны покинуть родину. Под страхом смерти. Конунг заключил договор с вашим правителем, какие-то торговые и военные союзы, прикрывшись нашим нахождением здесь. Страшно зол был. В Тазура вином из кубка плеснул, а лард стоял и улыбался. Потому, ч о правда и сила на его стороне были. Нас четыре сотни. Два дивизиона. Может, регулярная армия нас бы и перебила, но их собрать, вооружить… мы хорошо время выбрали.

— А больше таких батальонов нет? Как вы? Некого противопоставить было? — обняв подушку раками, я вся подалась вперед, ожидая развязки.

— Есть еще, но они дальше от столицы. Мы самые близкие были.

— И наверное, самые надежные, — не сдержавшись, усмехнулась я.

— Это точно. Только конунг забыл, что эта служба — не наш выбор. Нам попался шанс повернуть судьбу, мы так и поступили.

— Но вы лишились права вернуться домой.

— Не понимаешь ты, Анна. Нет там дома для нас. И не было. Даже те, у кого родители, братья есть — те с ними по много лет не виделись. А когда встречались, то и сказать нечего было. Мать гордится сыном, который оберегает конунга, который спас город от засилья волков, как в один год было. Чуть все себе не отморозили, по снегам этих умных зверей выслеживая. Но думаешь, рада мать видеть такого сына? Она его конунгу отдала. Чтобы гордиться. Чтобы любить, у нее еще один есть. Тот, кто наследие отца получит.

— Не понимаю я этого, — откинувшись обратно на спину, пробормотала себе под нос. У моей родни отношение совсем иное было. Когда кто-то из братьев на учебы в столицу уезжал, если так надо было, мама едва ли не каждую неделю посылку готовила, письма писала. Даже мне сейчас еще через пару месяцев из дому то шаль дорогая придет, то бочонок ягод в сахаре. Правда, я до сих пор не решилась сказать, что супруг мой умер. Братья знают, а маме велела не говорить. Чтобы не переживала. Помню, с первым письмо после того, как зараза отступила, запретила всеми правдами и неправдами кому-то из братьев сюда ехать. Писала, что все хорошо, что справляюсь. Не знаю, поверили — нет, но никто не приехал. Тоскливо было, но я вздохнула с облегчением. Не вынесла бы, если б кто из родни тоже эту заразу поймал. Говорят, она еще долго в ветре держится.