Я пришла попрощаться

На этом слушание дела закончилось. Никаких результатов не было. Хайнц не был наказан, и многие не понимали почему. Полицейские объяснили мне, что Конан не мог давать показания в суде: его охватил страх, когда он увидел Пола Хайнца. Да и другие свидетели слишком молоды для того, чтобы учитывать их показания. Поэтому процесс на этом закончился и все осталось неизменным, кроме одного: Пол Хайнц стал меняться. Я не имею в виду физиологию, он и так был на полголовы выше меня, около шести футов, а может быть, и выше. Но он стал самоуверенным. Теперь Пол был убежден в собственной безнаказанности — он считал себя непобедимым и удачливым.

Я видел, как он слонялся по городу. Моя мама говорила о таких: гуляющая вошь. Пол всегда выглядел одинаково: в одной и той же одежде (черные виниловые спортивные брюки, потертые на коленях), короткая стрижка, банка кока-колы и пакет «Winnie Blues». Если братьям Хайнцам и остались от родителей какие-то деньги, то они уже давно закончились. Свою первую кражу (велосипед) Пол совершил, когда ему было четырнадцать. Затем последовал ряд мелких хищений. Пластиковый шар с жевательными резинками из молочного бара Пол принес в школу и продавал жевательные шарики детям по пять центов вместо двух. В пятнадцать его задержали возле ручья. С ним была девочка в разорванном платье и с разбитыми коленками. Полиция хотела выяснить, что происходит, но девочка вскочила и быстро убежала.

В шестнадцать лет Пол нашел обломки старой машины. Притащив их на трассу и закрепив, он приделал к ним два красных фонаря, на пешеходной дорожке установил бумажную фигуру женщины-привидения. Полиция хотела было наказать шутника, но потом выяснилось, что пострадавших не было. Для Хайнца это была новая игра с полицейскими. Он угонял старые машины. У него не было водительских прав, но он полагал, что полиция не сможет наказать его.

Сейчас, вспоминая все эти истории, я понимаю, как должен был действовать. В тот день, когда я узнал, что Хайнц крутится возле моей Фэт, мне сразу же нужно было обратиться в полицию. Я просто не осознавал, что из этого выйдет. Я даже представить себе не мог, что одна из моих девочек может интересоваться пустоголовым Полом Хайнцем. Ему было двадцать пять лет, Фэт — пятнадцать, и все, что происходило между ними, было противозаконно. Вспоминая это, я понимаю, что должен был действовать решительно, но что может сделать мужчина? Он может сказать дочери-подростку, что она не должна так поступать. Но тем решительнее подросток будет противостоять взрослым.

Были обстоятельства, которые меня сдерживали. Я не хотел, чтобы Фэт злилась на меня. Не хотел кричать или унижать ее. Я не мог видеть ненависть в ее глазах. Ей было всего лишь пятнадцать лет. Она взрослела, но для меня-то она оставалась малышкой, выросшей без матери. У нее не было друзей, ее дразнили из-за полноты. Но она, как все девочки-подростки, хотела совсем немного — внимания со стороны мальчика. Однако единственным, кто обратил на нее внимание, оказался идиот Хайнц.

Люди вокруг, разумеется, говорили, что Фэт ленива, непослушна, плохо училась и связалась с таким же непутевым. Они имеют на это полное право, но я к своей девочке отношусь иначе, даже сейчас, когда знаю, что она сделала.

Признаю, я слышал, что толкуют люди: одни называли ее душевнобольной, другие — дьяволом. Я слышал это и понимал, что они правы, но в то же время не мог согласиться с ними, ведь они многого не знали.

Когда я смотрел на Фэт, то видел маленькую девочку, которая выросла из пеленок и стала носить брюки и очень гордилась этим. Я видел, как она примеряла новые тяжелые школьные туфли, да так и заснула в них и проспала всю ночь.

Я видел, как она готовила бутерброды в кухне. Я видел маленькую девочку, которая представляла себе, что у нее есть пони, обвязывала талию веревкой, а другой ее конец привязывала к лебедке и начинала скакать по кругу.

Я помню, как Фэт училась кататься на велосипеде, на дорожке, покрытой гравием. Я придерживал сиденье, и она поехала к воротам. Помню, как она кричала: «Папа, теперь ты можешь отпустить!»

Теперь ты можешь отпустить, папа.

Да, тогда я отпустил. Сейчас я бы никогда этого не сделал.

Глава 4

Я не хочу, чтобы у кого-то сложилось впечатление, будто я не боролся за свою дочь. Я приехал к дому Хайнцев с намерением сказать этому щенку, чтобы он держался от Донны-Фей подальше. Я подъехал к дому, подошел к двери, долго стучал, и, когда уже собрался уходить, думая, что его нет дома, дверь открылась. Пол стоял в дверном проеме, жевал резинку.

Последний раз я видел его, когда он был еще мальчиком. Тогда его лицо было усыпано оспинами от фурункулов, зубов не было, каждый сустав на руках был покрыт коростой. Теперь на запястьях и на шее у него были татуировки. Пол стоял в дверях — в шортах ниже колен, босой, с дурацкой стрижкой. Хотелось сказать: «Парень, ты клоун. Пойди подстригись и найди настоящую работу».

Но я спросил:

— Ты Пол Хайнц?

— Да.

— Меня зовут Мэд Атлей.

— Я знаю, кто вы.

— Ты знаешь, что моей дочери Донне-Фей всего пятнадцать лет?

— Да.