Были дни, когда она не могла даже правильно произнести слова. Она хотела произнести
Помню, как я пытался заниматься с Фэт. Как-то я купил пакет с хлопьями, разрезал его, выложил из хлопьев расписание предметов и заставил Фэт пропеть его.
С трудом, но все же мы дотянули с ней до старшей школы, и тут учителя стали жаловаться, что Фэт не справляется со школьной программой. Но я подумал, что и здесь мы все преодолеем. Однако это было не так. Фэт не умела дружить. Я не мог ей в этом помочь. Дома, когда она была со мной, ее невозможно было остановить. А учителя говорили, что она не играет с другими детьми. С каждым днем она становилась все полнее. Я знаю, что сейчас это считается обычным явлением — полнота двенадцатилетних или тринадцатилетних, но тогда в школе был один странный толстый ребенок — Фэт. Во всяком случае, мы боролись с этим. Вдруг в субботу вечером, когда Фэт было уже четырнадцать, раздался стук в дверь. Я открыл и увидел китайского мальчика, стоящего возле входа.
Я подумал, что это доставка почты, хотя в глубине души догадывался, что это не почта. В Форстере существовал китайский район, там был и Золотой дворец с красными бархатными стульями. Но в те дни они не занимались почтовыми доставками. На самом деле этот мальчик был не китайцем, но мой мозг отказывался осознавать, что он может быть другом Фэт. И я решил, что он принес китайскую еду.
— Ты заказывала китайскую еду? — спросил я Фэт, пытаясь закрыть собой мальчика, но моя дочь меня опередила. Она была уже возле двери. Фэт оттолкнула меня и вышла на улицу с китайцем, села на обочину тротуара, беспокойно озираясь. Когда она вернулась, я спросил:
— Что все это значит, Фэт? Кто этот китайский мальчик?
Она ответила:
— Он не китаец. Он Новый Первый.
Я подумал, что она ошиблась, и переспросил:
— Новый кто?
Может быть, она хотела сказать «новый австралиец»? Но она повторила:
— Так его зовут, отец, Новый Первый.
Сейчас я понимаю, что его звали, наверное, Нгуен, потому что в нашем округе так называли всех азиатских мальчиков. Во всем этом не было никого смысла. Потом Фэт уточнила:
— Он не китаец, он вьетнамец.
Я сказал:
— Он смотрел на меня как парень, который отдает распоряжения в Золотом дворце.
— Он не китаец!
И по тому, как Фэт это произнесла, я вдруг догадался, что ей нравится этот мальчик.
— Ты не понимаешь. Его семья жила в лодке. Ты не знаешь, что они пережили.
Я подумал, что достаточно много знаю и понимаю, что может испытать человек. Поймите меня правильно, Ваша честь, я не против людей, которые приезжают сюда из тех мест, где конфликты и борьба. Помню, когда я был школьником, возникали столкновения между итальянцами и балтами, затем их отношения наладились. Мы называли их «the Cooks»[3]
до тех пор, пока не узнали лучше. Они были словно вызов старожилам. Они приехали в 1978-м, когда Малкольм Фрейзер был премьер-министром. Я посещал собрания, проходившие в здании городского совета Форстера, и Фрейзер лично проводил встречи и объяснял, что эти «Это было начало нашего спора, настоящего конфликта.
— Фэт, ты хочешь сказать, что этот парень — твой друг?
— Ты ничего не понимаешь!
— Я прекрасно все понимаю.
— Ты расист!
— Фэт, меня не волнует, черный он, белый или пятнистый. Ты недостаточно взрослая для того, чтобы встречаться с мальчиками.
— Сейчас не 1950 год!
— Я родился в 1950 году.
— Все меняется.
— Но не так быстро.
Так продолжалось до тех пор, пока Фэт не ушла в свою комнату.
Тогда мне показалось, что я взял верх, а сейчас понимаю, что в спорах, касающихся личных дел вашей дочери, нет победителей. Мальчик больше не появлялся возле нашего дома, но я знал, что Фэт с ним встречается. Я узнал об этом, когда однажды днем моя дочь пришла домой и принесла трех уток. Только он мог подарить ей этих уток, кто же еще?
— Избавься от них, Фэт, мы не можем держать уток. У нас же кошка.
— Они будут нести яйца.
— Их нужно откормить и отнести в китайский ресторан. Твой друг замаринует и приготовит их.
— Он не китаец.
— Не важно, кто он. Ты должна отдать уток сейчас же.
Фэт этого не сделала. У нее был эмоциональный срыв, и я сдался.