Я пришла попрощаться

— Мисс Атлей и мистер Хайнц, я вынуждена проинформировать вас, что сегодня днем мы обращаемся в суд и подаем прошение о защите и безопасности ребенка. Вы понимаете, что это означает?

Моя бедная Фэт тихо прошептала:

— Что?

Женщина продолжала:

— Мисс Атлей, у вашего сына, Сэта Атлея-Хайнца, тяжелая травма, и мы убеждены, что она получена не случайно. Вы не смогли нам толком объяснить, как он был травмирован. Поэтому мы не сможем отдать вам Сэта. Я буду настаивать на переводе вашего сына в больницу и на государственной опеке. А также на проведении тщательного расследования.

До этого момента я старался сохранять спокойствие, но сейчас не выдержал и спросил:

— Что вы собираетесь делать? Это же нелепость.

Хайнц поднялся со стула, достал мобильный телефон и спросил:

— Что вы собираетесь делать?

Женщина постарше произнесла:

— Пожалуйста, сядьте, мистер Хайнц.

Хайнц ответил:

— Я не собираюсь садиться.

Женщина постарше предупредила его:

— Говорите тише.

— Я сейчас буду говорить так громко, что снесет крышу.

Ситуация стала взрывоопасной. Молодая женщина нажала на кнопку под столом, дверь открылась, и вошел охранник. Это был не настоящий охранник, но переносная рация и фонарь на ремне придавали этому человеку строгость и внушительность. Он приказал нам троим выйти.

Хайнц прошел через оббитые резиной двери в комнату ожидания, затем направился к парковке и закурил. Я остался в приемном покое, решив подождать Фэт, но она не выходила. Я ходил кругами, не в состоянии думать о случившемся. Что же случилось с мальчиком? В комнате сидели пациенты с перевязанными руками и головами. Медсестра за стойкой администратора сделала мне замечание:

— Сэр, это больница. Вы должны успокоиться.

Тогда я вышел на улицу и закурил возле парковки.

Фэт нашла нас — меня и Хайнца. Мы стояли спиной друг к другу, готовые взорваться в любую минуту.

Я без конца повторял, что убью его, если он дотронулся до малыша, потому что я с первого дня знал: если что-нибудь случится с Сэтом, Фэт не сможет ему помочь. Она была беспомощна. И все из-за этого негодяя, с которым она связала свою жизнь.

Когда Фэт вышла из больницы, мы оба бросились к ней. Она вытянула руку вперед, останавливая нас, и сказала:

— Я хочу домой.

Хайнц подошел к ней, обнял за плечи и повел к машине. Я возмутился:

— Фэт, подожди, что происходит?!

Она обернулась и вытащила из кармана несколько бумаг — желтую, зеленую, розовую, — это были дубликаты документов, подписанных ею. Она швырнула мне бумаги, вернулась к Хайнцу, и они пошли к своей машине, оставив меня, застывшего, как соляной столб, при виде их, выезжающих с территории больницы и направляющихся к дому Хайнца. И только когда они уехали, я смог взглянуть на документы, которые Фэт бросила мне.

Когда я их прочел, то подумал, что меня вырвет прямо на площадке перед больницей. Это было разрешение на перевод Сэта в государственную больницу. Везде стояла роспись Фэт, что означало: ее все же убедили это сделать.

Я разозлился. Я понимал, что у Фэт больше нет ребенка, но осознавала ли дочь, что означает подписание этих бумаг? Она запуталась в тайнописи документов, она была в шоке. Фэт была матерью ребенка, которого отвезли в клинику «Jonh Hunter». Я подумал, что это грубейшее нарушение закона, и вернулся в больницу, держа бумаги в руках.

— Я хочу увидеть социального работника, который вручил эти документы моей дочери.

Девушка за стойкой была взволнована, наверное, я заставил ее нервничать, или она уже видела подобное и знала, что ничем хорошим это не заканчивается. У меня возникло чувство вины. Она не имела к этому никакого отношения, и я не хотел пугать ее. Я только хотел выяснить, что происходит, поэтому более мягким тоном спросил:

— Где эти дамы, которые дали документы моей дочери?

— Я не думаю, что они еще здесь. Мне кажется, они ушли.

Я размышлял, может ли она меня обманывать? Потом понял, что нет и, возможно, они действительно уехали в Ньюкасл оформлять бумаги для суда. Я спросил:

— Могу ли я хотя бы увидеть своего внука?

— Вы можете подождать здесь?

Я стал ждать. Наконец вышел какой-то парень. Я не знал, кем он работает, но это был добрый парень. Он спросил:

— Мистер Атлей?

— Да.

— Сэт Атлей-Хайнц — ваш внук?

— Да.

— Состояние Сэта стабилизировалось. Мы отправляем его в клинику «John Hunter». Через час он будет на месте.

— Можно я взгляну на него перед отправлением?

— Я не могу вам этого разрешить, мистер Атлей. И это не связано с бумагами. Сэт очень плох.

Вот так впервые я узнал, что Сэт очень болен, Ваша честь. По-настоящему болен. Я знал, что у него температура, рвота, что он не пьет воду из бутылочки. Его отвезли в клинику. Социальные работники задавали один и тот же вопрос: «Что случилось?» Они ничего не говорили о болезни Сэта.

Стараясь произносить слова спокойно и убедительно, я попросил:

— Послушай, парень, я его дедушка. Его мать, моя дочь, не может ничего сделать. Позволь мне одним глазком взглянуть на него перед отъездом.

Как я уже говорил, парень был добрый. Он сказал: