Я присутствовал при этом

Итак, у него были все основания быть довольным этими соглашениями. Об этом говорит то удовлетворение, которое он явно выражал при подписании договоров Молотовым и Риббентропом, и то внимание, которое он проявлял к их осуществлению. Он лично принял деятельное участие в составлении совместного коммюнике, которое должно было быть опубликовано после подписания пакта. При этом он придавал большое значение такому тексту, который мог бы сделать убедительным для общественности столь внезапный поворот в германо-советских отношениях. Так, предложенный Риббентропом проект, в котором новоявленная германо-советская дружба превозносилась в чрезмерно преувеличенных выражениях, он отверг со следующими словами: «Не думаете ли вы, что мы должны несколько больше считаться с общественным мнением в обеих наших странах? В течение многих лет мы ушатами лили помои друг на друга и наши пропагандисты усердствовали в этом отношении. И вот вдруг от всего этого отказаться и все это забыть? Такие вещи так быстро не делаются. Мы, и, я полагаю, то же самое относится и к германскому правительству, должны с большей осмотрительностью сообщить нашим народам о тех изменениях, которые про изошли в отношениях между нашими странами». И с этими словами Сталин положил на стол свой собственный проект более умеренного коммюнике, который был принят германской стороной без всяких возражений.

Что касается Гитлера, то он, как кажется, в течение первых 5-6 месяцев после заключения договоров верил, что они не только осуществили непосредственную цель, но и заложили основу выгодных для обеих сторон отношений на ближайшие годы. Я обладал надежной информацией о том, что зимой 1939/40 г. Гитлер неоднократно высказывался в этом духе в кругу своих ближайших сотрудников. Мысль о том, что Сталин в подходящий момент сможет оказать нажим на ослабленную войной Германию, в то время еще явно не беспокоила Гитлера. Напротив, тогда он казался твердо убежденным в том, что военное превосходство Германии обеспечено на длительный срок и что Сталин уже по одной этой причине увидит себя вынужденным придерживаться заключенных договоров. О переменах, которые произошли в отношении Гитлера к Сталину и Советскому Союзу летом 1940 г., речь пойдет ниже.

Во время встреч со Сталиным я неоднократно имел случаи делать выводы из того, что он говорит и делает, о его отношении к людям и делам. Явно чувствовалось, что на него произвели сильное впечатление определенные черты характера и действий Гитлера. При этом у меня уже тогда возникло гнетущее чувство, что ему, очевидно, импонировали именно те качества и те решения Гитлера, которые стали роковыми для Германии. Но и Гитлер никогда не скрывал, что он (разумеется, за исключением своей собственной персоны) считал Сталина самым значительным из всех современников[12].

Разница между обоими тут состояла только в том, что Гитлер сохранил свое восхищение Сталиным до самого конца, между тем как отношение Сталина к Гитлеру превратилось в жгучую ненависть, а затем в глубочайшее презрение.

Характерными для Сталина были и некоторые его реплики. Например: если Япония хочет иметь войну, она может ее получить, ибо терпение Советского правительства в отношении японских провокаций тоже имеет свои пределы. Когда в связи с этим речь зашла о последнем столкновении между советскими и японскими войсками на маньчжурской границе в районе реки Халхин-Гол, Сталин с удовлетворением констатировал, что при этом красноармейцами уничтожено не менее двадцати тысяч японцев. «Это – единственный язык, который понимают азиаты, – сказал он прямо-таки с садистским удовольствием. – Впрочем, я сам – один из них и знаю, что говорю».

Об Англии Сталин высказывался с открытой враждебностью и недооценкой, считая, что если она, несмотря на слабость своей армии и воздушного флота, господствует в мире, то это объясняется глупостью других стран, которые постоянно поддаются ее блефу.