Я присутствовал при этом

Особенное впечатление произвело на меня одно место, где Коленкур описывает, как он предпринял попытку убедить Наполеона в правильности своих взглядов на Россию и в необходимости добрых франко-русских отношений. Это место так живо напомнило мне взгляды Шуленбурга, что я решил подшутить над ним. Однажды, когда посол был у меня, я сказал ему, что недавно получил конфиденциальное письмо от одного берлинского друга с весьма интересным рассказом о последней беседе посла с Гитлером. Граф Шуленбург, будучи убежден, что о ходе этой беседы знает весьма мало лиц, был ошеломлен. «Да, но вот имеется ее текст», – сказал я и зачитал ему одно место из книги Коленкура, которую я тщательно спрятал от него. Я читал текст дословно, только лишь изменив имена: Наполеона – на Гитлера, а Коленкура – на Шуленбурга. Посол казался совершенно обескураженным. «Не могу поверить, чтобы ваш друг располагал моей записью беседы с Гитлером, – воскликнул он, – но текст почти слово в слово отвечает тому, что я сказал Гитлеру! Прошу дать мне взглянуть на фамилию отправителя письма». Когда же я протянул послу книгу, удивлению его не было границ. Совпадение было потрясающим! Мы оба сочли это плохим предзнаменованием. До самого начала военных действий посольству не было ясно, действительно и окончательно ли Гитлер решил осуществить нападение на Советский Союз и на какую дату он назначил эту акцию. Только 14 июня от одного вернувшегося в Москву сотрудника посольства, которого Шуленбург посылал разведать обстановку в Берлине, мы узнали, что нападение произойдет 22 июня. Почти одновременно посольство получило от министерства иностранных дел указание позаботиться о сохранности секретных документов и незаметно начать отправку из Москвы женщин и детей. Этой возможностью остававшиеся немецкие семьи пользовались в течение всей недели, и под конец моя жена оказалась единственной не работающей в посольстве женщиной, еще находившейся в Москве.

Характерным для той последовательности, с какой Сталин проводил свою политику умиротворения Гитлера, явился тот факт, что советские пограничные власти до последнего момента были не только весьма корректны с отъезжающими немцами, но и относились к ним с подчеркнутой вежливостью. Кстати, поезда с советской пшеницей и нефтью беспрепятственно шли в Германию через границу до самой после дней минуты перед нападением.

В последние дни перед началом войны встреч посла с Молотовым (хотя прежде они встречались каждые несколько дней для обсуждения текущих вопросов) больше не было. Однако 21 июня, накануне германского нападения. Молотов снова пригласил графа Шуленбурга к себе на 21 час 30 минут, и я, как обычно, сопровождал посла в Кремль. Молотов начал беседу с сообщения, что он, к сожалению, вынужден заявить протест против принявших в последнее время систематический характер нарушений границ германскими летчиками. Советское правительство поручило своему послу в Берлине сделать соответствующее представление имперскому правительству. Затем Молотов перевел разговор на германо-советские отношения и заявил, что у советского правительства создается впечатление, будто германское правительство недовольно какими-то действиями советского правительства. Если это связано с югославскими делами, то он полагает, что в достаточной степени разъяснил данный вопрос во время предыдущих бесед. Тем больше советское правительство удивлено курсирующими слухами, согласно которым Германия готовит войну против Советского Союза. Новую пищу для этих слухов дает тот факт, что германское правительство никак не отреагировало на заявление ТАСС от 13 июня И в Германии оно не опубликовано. Советское правительство не может объяснить себе все это и было бы благодарно, если бы посол высказался по данному вопросу.

Вопросы Молотова поставили посла в крайне неловкое положение: ему не оставалось ничего иного, как заявить, что он не располагает никакой информацией. Молотова это не удовлетворило. Он сказал, что у него имеются сведения, по которым Москву уже покинули не только все германские хозяйственные представители, по также жены и дети персонала посольства. Посол попытался объяснить отъезд членов семей предстоящим жарким летом в Москве, добавив в качестве последнего аргумента, что, мол, уехали не все, «например, фрау Хильгер еще в Москве». Молотов следил за его усилиями с выражением разочарования на лице. В этот момент никто из нас троих еще не знал, что всего через шесть часов мы уже окажемся перед свершившимся фактом.

В ночь на 22 июня из Берлина поступила телеграмма послу с указанием немедленно отправиться к Молотову и сообщить ему, что концентрация советских войск на германской границе приняла такой размер, что воспринимается имперским правительством как недопустимая. Поэтому оно решило принять соответствующие контрмеры. Телеграмма указывала послу, что он не должен вступать с Молотовым ни в какие дальнейшие обсуждения.