Я признаюсь во всём

— Это легко понять, — сказал немец. — Ужасы войны были не такими страшными. Это бы мы преодолели. Страшным было разочарование от мира. Вы обещали нам — не только нам! — мир, человеческое достоинство, свободу от страха и бедности, свободу слова, вероисповедания, и так далее, не стоит дальше продолжать.

— Нет, — сказал Мордштайн. — ради бога, не надо.

— Продолжайте, — сказал я.

— Если вы хотите это слышать. — Все уже были немного навеселе, В том числе и Хельвиг. — Итак, после того как мы поверили вам во всем этом, поверили «Голосу Америки», Лондонскому радио, Московскому радио, после того как вы со своим миром стали нашей единственной надеждой, потом мы попробовали этот ваш мир. И вы нас разочаровали. Вы нас обманули! Едва наступил мир, как вы снова стали нападать друг на друга. Едва наступил мир, как снова надо было бояться, людей опять стали угонять, бить, запирать. И даже вы, союзники, вцепились друг другу в волосы и предпочли лучше подружиться со старыми нацистами, чем протянуть руку вашим друзьям по войне. Мы не забыли, что сказал господин Черчилль.

— Что он сказал?

— Он сказал: «Мы забили не ту свинью».

Клейтон засмеялся.

— Очень весело, — сказал Хельвиг, — не правда ли?

Клейтон смутился.

— Итак, теперь вы понимаете, — сказал Хельвиг и опять приложился к бокалу, — почему в Европе пишутся такие книги?

— Я начинаю понимать, — сказала Маргарет.

— К этому еще присоединяется мучительное ощущение существования в перенасыщенной и смертельно больной экономической системе. Надо быть коммунистом, чтобы думать, что капитализм никогда не станет формой общественного развития будущего. Кроме того, время приборов Гейгера и фальшивых паспортов еще не пришло! — Он прервался, молодо улыбнулся и сказал: — Боже правый, типичный бош[1], не правда ли? Сразу же начинает держать речь. Я прошу прощения.

Он включил радио громче. Помещение наполнила танцевальная музыка.

Хельвиг поднялся и подошел к Иоланте.

— Потанцуем? — по-английски спросил он. Звучало несколько необычно: оба были немцами.

Иоланта кивнула. Они начали танцевать.

Сидевшие за столом поднялись. Маргарет танцевала с Клейтоном. Остальные гости последовали их примеру. Я остался за столом с Мордштайном. Мы смотрели на танцующих.

— Теперь вы знаете, откуда вы, — сказал Мордштайн. У него была необычно темная кожа, я заметил это только сейчас, когда он придвинулся ближе. На пальцах у него было множество колец. — Очень информативно — однажды увидеть ситуацию глазами немца. — Он с любопытством посмотрел на меня.

— В чем дело?

— Нет, ничего, мистер Чендлер. А что?

— Вы так странно на меня посмотрели.

— Я как раз подумал о том, как легко на вас, американцев, произвести впечатление.

Я повернулся к нему спиной и не ответил.

Иоланта танцевала с Хельвигом. Она танцевала хорошо. Каждый раз, когда она проходила в танце мимо, она смотрела на меня. И каждый раз я боялся.

Мондштайн продолжил говорить:

— Вы же знаете, что происходит в действительности. Вы верите, что власть у вас и что мы здесь, в Германии, являемся вашими творениями. Если бы вы хоть что-то понимали! Но нет! Достаточно Хельвига и его десятиминутной речи — и вы чувствуете себя в церкви. — Голосом Хельвига он повторил: — Время приборов Гейгера и фальшивых паспортов еще не пришло. — Он выпил и дружески улыбнулся: — Вы имеете представление, сколько сейчас можно опять заработать в Германии с помощью приборов Гейгера? А бункеры, танки, радары?

Танец закончился.

Хельвиг поклонился Иоланте, немного чопорно и очень по-немецки. Она кивнула ему и пошла к двери. Там она остановилась и обернулась. Ее глаза были темными, глубокими и опасными. Я встретил ее взгляд. Клейтон и Маргарет, болтая, прогуливались в соседней комнате.

— А что касается фальшивых паспортов, для которых еще, вероятно, не пришло время, — кто знает, когда вам понадобится фальшивый паспорт, мистер Чендлер.

— Мне он не нужен.

— Кто может это знать? Однажды, вероятно, понадобится. Кто тогда поможет? К кому вы тогда обратитесь? Не пугайтесь, мистер Чендлер, если он вам понадобится. Приходите спокойно к доброму старому дядюшке Мордштайну. А мы посмотрим, что сможем сделать для нашего американского брата…

Иоланта развернулась и вышла из комнаты.

Я встал. Теперь я действительно был пьян.

— Извините меня!

— Конечно, — довольно сказал Мордштайн и наполнил свой бокал. Я пошел к двери. Я не хотел идти. Мои ноги шли сами. Я видел перед собой Иоланту. Иоланту, которой там уже не было. Радио продолжало передавать танцевальную музыку. Я вышел в коридор. Коридор был слабо освещен и пуст.

Деревянная лестница вела вниз к выходу.

Я услышал, как закрылась входная дверь. Я прошел мимо гардероба к лестнице. Входная дверь бесшумно открылась. Я вышел в сад, лежащий в неестественно белом свете полной луны, висевшей над деревьями. Было очень тихо и тепло. Неожиданно заболела голова, и я стал плохо видеть.

Передо мной по направлению к теплице двигался силуэт.

Я пошел вслед за ним, и у теплицы я его настиг.

Это была Иоланта.