Я призываю к ненависти

После бомбардировок я объездил Москву и установил, что Кремль с церквами хорошего древнего стиля, с высокими зубчатыми стенами и островерхими башнями, столько веков сторожившими русскую землю, и чудом архитектурного искусства псковских мастеров — Василием Блаженным, — как стоял, так и стоит, поглядывая на июльские облака, где грозными шершнями гудят наши истребители.

Улицы Москвы полны народа, спешащего по своим делам или занятого устройством обороны. Кое-где на площадях заделывают воронки, убирают разбитые стекла, заколачивают окна, у киосков толпятся люди, дожидаясь стакана фруктовой воды, проезжают автомобили с пожарными в стальных шлемах. На бульварных скамейках — старички с газетами. На крышах — босоногие стриженые мальчики, наблюдающие за небом.

Вот два обгорелых дома. На их крыши свалился фашистский бомбардировщик, сбитый высоко в небе прямым попаданием зенитного снаряда, — он угодил ему в брюхо. Куски самолета и нибелунгов рухнули на крыши в вихре черного дыма.

Далеко от центра города разрушены здания детской больницы и клиники. На площади перед ними много воронок. Фашисты кружились над детской больницей, пока не провалили ей крышу. Разрушено большое здание школы. Сгорели деревянные фанерные лавки колхозного рынка. Кое-где видны полуобгорелые деревянные домишки старой Москвы, предназначенные на слом. От прямого попадания бомбы обрушилось крыло драматического театра. Разрушений, в общем, так немного, что начинаешь не верить глазам, объезжая улицы огромной Москвы… Позвольте, позвольте. Геббельс сообщил, что вдребезги разбита Центральная электрическая станция. Подъезжаю, но она стоит там же, где и стояла, даже стекла не разбиты в окнах. По своим маршрутам ходят трамваи и троллейбусы. Город живет обычной напряженной, шумной жизнью.

Как же случилось, что несколько эшелонов прославленных бомбардировщиков, истратив столько драгоценного горючего, потеряв шестьдесят девять очень дорого стоящих машин и отправив из двухсот двадцати восьми летчиков с железными крестами одну часть в Валгаллу, другую — в лагерь для военнопленных, не смогли поразить мир неслыханным злодейством? Чему же их учил Гитлер?

Я был эти ночи недалеко под Москвой и вот мои кое-какие наблюдения.

Несомненно, Гитлер сильно удручен и даже, наверно, взбешен своими чрезмерными потерями на фронте, неудавшимся планом широко разрекламированного «блицкрига» и крайним неудобством не предусмотренной им партизанской войны у себя в тылу. Ему немедленно нужно было эффектное дело.

Оно началось так. В сумерках, в стороне, противоположной оранжевому свету вечерней зари, по облакам забегали мягкие нежные зайчики, замахали, как рычаги, синеватые прожекторные лучи, послышался тяжелый, захлебывающийся, как у астматиков, гул фашистских бомбардировщиков. Сотни лучей сверкали по всему небу. На земле вспыхнули молнии зениток, с шуршанием понеслись снаряды и начали рваться ослепительными вспышками и зигзагами огня, — справа, слева, выше, ниже алюминиевой игрушки.

Бомбардировщик летел на большой высоте. Скрещенные лучи и разрывы зениток передали его следующей группе лучей и зенитных снарядов. Из лесов, отмечая его в черном небе, точно в мультипликации, побежали красные пунктиры. Он исчез из моих глаз.

Между облаками гудели новые и новые бомбардировщики. Их ловили то здесь, то дальше по пути к Москве. Тяжелые пулеметы короткими очередями простукивали небесную твердь. В стороне Москвы кипел зенитный огонь; его можно было сравнить только с кипением, с бешеной пляской. Вот повисли в воздухе три осветительных ракеты, — мрачно желтоватые огни. Сквозь грохот орудий и гул самолетов долетели взрывы бомб, громовые удары.

Вот снова поймали одного в лучи, — он летит над заречной равниной. Вокруг разрывы, навстречу ему из-за лесов перекрестный стук пулеметов. Нервы нибелунга не выдерживают, он ярко освещен, он поворачивает обратно. Зенитки смолкают, и через секунду из темноты — грозное пение истребителя, и над фашистской машиной проходит огненный пунктир, вторая нить протянулась под самым его животом, и сейчас же третья огненная строчка прошивает его… На его головной части вспыхивает несколько ослепительных точек, и нибелунг рушится вниз…

Вот, накренясь, блеснув крыльями, поворачивает обратно другой, он в венце вспыхивающих огней. Зигзаг двойного разрыва проносится у него над головой, и новый зигзаг у самого хвоста. Самолет задирает нос будто моля о пощаде, но кого: звезды или наших зенитчиков? — и падает. Звезда лучей сейчас же гаснет.

Вот совсем близко над лесом шипящий свист, еще один бомбардировщик с подбитым мотором круто планирует к земле. Тотчас за черными соснами разливается ослепительно молочное зарево горящего бензина. Тишина. И через две минуты — снова захлебывающийся гул. Закачались голубые рычаги лучей. Летят гуськом красные ракетки, и все небо в зените трещит и блещет как будто сами звезды посыпались спасать удрученную землю…