Я прорастаю сквозь асфальт

Живу себе и не умру, не умру…

Ту-ру-ру-ру-ру-ру-ру-ру-ру-ру-ру!

Живу себе и никогда не умру…

Я прорастаю сквозь асфальт, — тра-ля-ля…

Нина удивлённо смотрела на Сергея и думала: «Ну и ну… Играет на гитаре он, конечно, ужасно, слуха тоже нет, — но всё равно!.. Надо же, сам песню придумал…»

— Ну как? — закончив петь, с трепетом спросил Сергей. — Понравилось?

— Да, — сказала Нина серьёзно. — Понравилось.

И тут только спохватилась:

— Ой, Серёжа, чуть не забыла… Я же тебе несколько крышечек принесла, — для крепости твоей… Я сейчас!

Она пошла в прихожую и, вытащив из кармана плаща четыре крышечки от пивных бутылок, принесла их Сергею:

— Вот!

Сергей просиял от счастья:

— Ух ты! Ух ты! С короной одна! Где такую взяли?

— Честно говоря, пока шла к тебе, на дороге нашла. Вспомнила, что ты крепость строишь, и вот…

— Ну, классно! — Сергей сначала повертел в руках, а потом несколько раз подбросил крышечки… — А знаете что, Нина Андреевна, вы… Только вы смеяться не будете?

— Ну нет, наверное, — а что?

— Я вас в рыцари решил принять!

— В рыцари? Как это? — удивилась Нина.

— Ну просто, в рыцари. Я в рыцари только лучших — самых верных! — принимаю. Правда, их всего трое пока — рыцарей. Вы, я и ещё один.

— Ещё один? Кто же это?

— А вы смеяться не будете?

— Постараюсь, — уже не так уверенно ответила Нина.

— Ну третий, это мой кот… Барсик…

— Барсик?!

— Ну да, а что такого?

Нина закрыла губы и нос ладонями: её буквально распирал смех. Сергей заметил, обиделся:

— Ну вот, я так и знал, что смеяться будете…

— Да, я же… я не… — Нина изо всех сил старалась преодолеть душивший её смех. — Я же от радости смеюсь, Серёжа.

— От радости? — недоверчиво переспросил Сергей.

— Ну конечно: я радуюсь, что ты меня в рыцари решил принять. Это же почетно, когда тебя в рыцари принимают!

— Тогда ладно, — всё ещё недоверчиво проговорил рыцарь Рассольников, а потом встряхнул головой и уже добродушно добавил: — Ну, если от радости, тогда смейтесь…

Хотя бы одна причина

На следующий день после уроков Валентина Ивановна вызвала Нину в свой кабинет.

Нина с трепетом гадала: что же такое директриса Ивановна собирается ей сказать на этот раз.

Оказалось, разговор снова пошёл о Рассольникове.

— Я хочу вот что вас спросить, — отчего-то очень мягко начала Валентина Ивановна. Так мягко она никогда с Ниной не разговаривала. Нина насторожилась. — Вот вы Рассольникова на дому посещаете, да?

— Да, — согласилась Нина.

— Ну и что же? Как он живёт, в каких условиях? Что его мать? Дома бывает когда-нибудь? Пьёт? Я вот к чему это всё веду… Нам, может быть, с вашей помощью удастся эту… гулящую мать Рассольникова родительских прав лишить. Соберём доказательства, документы, какие следует, и… Как вы на это смотрите?

Нина немного помолчала, подумала. А потом твёрдо сказала:

— Не нужно, Валентина Ивановна, не нужно никакие документы собирать…

— Почему? — как будто не слишком удивившись, спросила Валивана.

— Потому… Потому, что я его на поруки возьму… Разрешите мне взять его на поруки, Валентина Ивановна..

Директор посмотрела в окно, поправила лежащую на столе папку с бумагами, потом снова внимательно взглянула на Нину и вдруг кивнула:

— Да, пожалуйста. Берите.

Нина не ожидала такой спокойной реакции и удивлённо смотрела на неё. А директриса продолжала:

— Однако не могу я в толк взять… Что это вы так о Рассольникове печётесь? Вот лично я… лично моё такое мнение… Это между нами конечно… Такие дети… Я хочу сказать, дети в таких неблагополучных семьях вообще не должны рождаться. Не должны! Потому что это только обуза…Обуза для всех нас… Для общества в целом… Ну скажите мне, пожалуйста, что по вашему мнению может вырасти из подростка, у которого мать вечно где-то шляется и пьёт!..

— Не пьёт сейчас, — тихо возразила Нина.

— Что? — переспросила Валентина Ивановна

— Ничего, — тихо сказала Нина,

— Ну так вот… Ребёнок, у которого мать — обыкновенная… не будем даже произносить здесь этого слова… Отца он вообще никогда не видел; родной брат за буйное поведение и хулиганство сидит в тюрьме… Ну что, по-вашему, можно ожидать от подобного подростка?! А если говорить уж совсем откровенно, сугубо между нами… то я лично не понимаю, зачем вообще таким, как Рассольников, жить на свете? Ведь незачем же? Ну, согласитесь со мной, не покривив душой, — ведь незачем?..

— Да нет, Валентина Ивановна, простите, но я не могу с вами согласиться…

— Почему?! Ну почему же?! Назовите мне хотя бы одну причину, по которой тому же Рассольникову следовало бы остаться жить? Одну-единственную! А?! Ведь не сможете же назвать!

— Могу. Я могу назвать причину. Он крепость строит!

— Чего?! Какую ещё крепость? Зачем это? Из чего? — изумилась Валентина Ивановна.

— Ну… из разных… из разного, в общем, материала…

— Да?! И кому же это нужно?! Объясните, кому?!

— Мне, — тихо сказала Нина. — Мне это нужно. Очень.