Я – пророк без Отечества. Личный дневник телепата Сталина

Мысли Ольги тем проще было читать, что каких-то глубинных смысловых слоев, связанных с воспоминаниями, у нее не было, как у маленького ребенка, до поры лишенного прошлого.

Тогда я попытался под гипнозом вернуть сознание женщины в тот самый зимний день, когда ее оглушили на окраине Минска.

Ольга вновь испытала боль и страх, в ее памяти всплывали очень яркие картинки зимнего вечера, заснеженной улицы с редкими фонарями, но ничего, что происходило ранее, она не упомнила – дальше был провал в какую-то цветущую пустоту.

Разбудив женщину, я сказал ей, что пока ничего не узнал, но положение улучшилось. Она ушла окрыленной, а я, поругивая себя за «благую ложь», отпросился у сержанта Дзюбы.

Кстати, не ругайте его – он отпустил меня с рядовым Малеевым. Мне это было только на руку – зная, где именно очнулась Ольга, я отправился на «место преступления».

Тут надо добавить, что милиция определила со слов потерпевшей это самое место, там же обнаружили и капли крови и следы, которые оставила в снегу Ольга, выползая к забору – только так, цепляясь за рейки, она и смогла подняться на ноги.

Это был перекресток Профсоюзной и Робеспьера. Туда я и отправился.

И каково же было мое удивление, когда я не узнал то самое место! Я отлично помнил яркие мыслеобразы, что засели в мозгу Ольги: там, где ее ограбили, не было ни тех домов, ни скверика напротив, что имели место на Профсоюзной и рядом с нею!

Тогда я как мог подробно описал Малееву истинное место преступления, где наличествовали приземистые здания с огромными темными окнами, плохо освещенная лестница на виадук и какие-то ларьки.

Малеев с ходу распознал описанное и повел меня к железнодорожному вокзалу, где велась стройка, и к переходному мосту через пути. По ту сторону показались здания депо и те самые ларьки.

Оглядевшись, я с трудом, но нашел-таки настоящее место, где Ольга встретилась с уголовным элементом, – за крайним киоском, там еще стоял высокий крашеный забор. В этом-то закутке все и произошло.

Получалось, что отсюда Ольгу увезли и бросили на окраине, сочтя мертвой. Вопрос: а зачем?

Ну, ограбили, бросили и ушли. К чему такие предосторожности?

Может, сами грабители обитали поблизости и боялись, что их найдут?

У меня тогда мелькнула мысль: а не пройтись ли по ближайшим домам, не «прощупать» ли местных жителей? Вдруг да встречу тот самый разбойный люд?

Но тогда же у меня появилась и другая идея – привезти сюда Ольгу. Быть может, оказавшись здесь, она хоть что-то вспомнит?

Так мы и поступили, хоть Малеев и ворчал.

Ольга начала сильно волноваться, уже проходя по виадуку, а потом, оказавшись у ларьков, вскрикнула.

Быстро усадив ее на лавочку, я приказал женщине заснуть.

Сильнейшие переживания сделали свое дело – я ясно увидел одутловатое, плохо выбритое лицо того самого уголовника.

В уголку рта у него была зажата папироса, на голове – ушанка. Из-за того, что шапка была надета набекрень, открывалось левое ухо, изуродованное ножом или зубами зверя. Такое впечатление, что его отчекрыжили наполовину.

Мы немедля отправились к участковому (Малеев уже не ворчал, ему самому стало интересно). Участковый, пожилой усатый дядька, долго меня переспрашивал, уточняя внешность грабителя.

Когда же я упомянул полуоторванное ухо, он воскликнул: «Да что ж вы сразу не сказали? Это ж Корноухий!»

Вызвав еще одного милиционера, он отправился на улицу Вокзальную, что как раз пролегала рядом с депо. Там стояли длинные кирпичные бараки, в одном из которых и проживал Корноухий.

Как рассказал по дороге участковый, Корноухий отсидел десять лет за темные дела и вышел на свободу прошлым летом, проживает дома у матери. Если уж он опять взялся за старое, то срок ему грозит немалый.

В тесной квартирке, где жил Корноухий, мы застали троих: сгорбленную старую женщину, вязавшую у окна, самого уголовника и еще одного типа, очень худого, в застиранном френче и с пенсне на хрящеватом носу.

Как только Ольга увидела этого худого, так сразу же и потеряла сознание. Худой мужчина тоже находился на грани обморока – вскочил, побледнел, плюхнулся обратно, вытаращил глаза…

Мать-старушка ни на секунду не оторвалась от своего занятия, хотя милиционеры боролись с жилистым Корноухим, роняя посуду, и не сразу скрутили его.

Ольга еще не пришла в себя, а для меня все уже разъяснилось: худой был первым ее мужем, с которым она развелась (Николай сильно пил). Встретив другого, она вышла замуж, родила сына.

И звали ее Натальей.

Когда Наталью, работавшую на военном заводе в Горьком, послали в командировку в Минск, ее случайно встретил Николай – и воспылал местью. Подговорив своего дружка, Митьку Корноухого, они подкараулили женщину, ограбили и чуть было не убили.

Надо признаться, Николай рыдал и бился в истерике, каясь, однако закон был суров – его увели вместе с Корноухим как сообщника.

Первыми словами «Ольги», когда она очнулась, было: «Меня зовут Наталья!»

Я сказал, что уже знаю об этом, и спросил с улыбкой, помнит ли она некоего Ванюшку? Наталья тотчас же залилась слезами, лепеча: «Сыночек! Сыночек!»