«Я просто применяю здравый смысл к общеизвестным фактам» - 2

Когда во время одной из моих поездок в Израиль я обнаружила, что на Храмовую гору пускают посетителей, я решила не упускать случая посмотреть на третью важнейшую святыню ислама. Израильский полицейский вежливо, чуть ли не извиняясь, проверил содержимое моей сумочки и футляра с камерой, одновременно задавая мне обязательные вопросы. Узнав, что я — еврейка из Соединенных Штатов, он поинтересовался, не собираюсь ли я молиться на Храмовой горе. Я заверила его, что не собираюсь. Он многозначительно попросил меня повторить мои заверения. Я повторила, и он меня пропустил.

Будущий террорист.

Когда мой поход на Храмовую гору был уже позади, я поняла, что подсознательно ожидала чего-то похожего на Красную площадь: чужие, затаенно враждебные люди, служащие своему фальшивому богу, тщательно и с огромным вниманием к самым мелким деталям исполняя изощренные, бессмысленные ритуалы. В то же время меня не оставляло ощущение, что становиться на молитву раком было похабней, чем даже делать «хайль Гитлер» ногами. И в том и в другом несомненно присутствовала тайная издевка над идолом, но я не могла понять, до какой степени эта издевка была непреднамеренной. Я видела фотографии молящихся мусульманских толп, сделанные с птичьего полета, на которых ровные ряды стоящих на четвереньках людей выглядели так же не по-людски, как гусиный шаг почетного караула на Красной площади, хотя мусульманские массы, в отличие от кремлевских часовых, были похожи не на роботов, а, скорее, на колонию насекомых. Технология, как вы знаете, плохо сочетается с исламом. С другой стороны, незначительные отклонения от прямых линий обычно легко заметить и в массе согнанных на молитву мусульман и в пчелиных сотах.

На самом деле, то, что я увидела, взойдя по лестнице на Храмовую гору, ничего общего с Красной площадью не имело. Я увидела огромную плоскость, выложенную каменными плитами, над которой возвышались две знаменитые мечети. Тут и там были разбросаны здания помельче. Несколько скрюченных, подагрических олив росли чуть поодаль. По-видимому, эти оливы были расположены в стороне от маршрута, предписанного неверным, потому что, когда я попыталась подойти к одной из них поближе, чтобы сфотографировать, какой-то неприятный человек в штатском, но с пистолетом в висящей у него на поясе кобуре, подбежал ко мне и, схватив за рукав, поволок меня обратно, отчаянно ругаясь при этом по-арабски. Он явно не знал, что человека в принципе невозможно оскорбить на языке, которого он не понимает. Движимая ничем не замутненной ненавистью, я улыбнулась ему так, словно он приглашал меня на медленный танец, и он захлебнулся собственным визгом. Израильские солдаты в полной боевой выкладке, размещенные вдоль края площади, примыкавшего сверху к Стене плача, не проявили к моим приключениям почти никакого интереса, но, тем не менее, их присутствие существенно понизило уровень моего дискомфорта.

Кентавр в мечети.

За исключением израильских солдат, вокруг меня не было абсолютно ничего, что могло бы понизить уровень моего дискомфорта. Место, где я находилась, было откровенно чужим, откровенно враждебным. Как Израиль мог допустить присутствие этой гниющей раны в самом своем сердце — уму непостижимо. Но я ожидала, что это место будет проникнуто враждебностью ко мне. Чего я никак не ожидала, это увидеть грязь на каменных плитах, которыми была вымощена площадь. Я не ожидала увидеть, как ветер гоняет над этими плитами обрывки газет и пластиковых пакетов. Я не ожидала увидеть стаи бродячих кошек, разгуливавших повсюду, словно хозяева Храмовой горы. Я не ожидала увидеть неопрятных стариков, сидящих тут и там на брошенных на землю ковриках; они ели что-то из газетных кульков и бросали объедки на землю, где к ним тут же сбегались и начинали свару кошки.

Третья важнейшая святыня ислама оказалась бесстыдно грязной. Явные знаки запустения были видны повсюду, и одно это делало все происходящее вокруг куда более чуждым, чем не только Красная площадь, но и любой зловещий ритуал в фильме про Индиану Джонса.

Я пересекла площадь, стараясь не отходить слишком далеко от солдат, и спустилась с Храмовой горы. Я оказалась на базаре в арабском квартале Старого города. Я собралась было сфотографировать расклады незнакомых мне яств, выставленных на продажу, но нестерпимая вонь гниющего мяса погнала меня прочь, и я решила, что видела достаточно Старого города для одного дня. Я вышла через Дамасские ворота, свернула налево и пошла вдоль стены в направлении Яффских ворот, от которых я знала дорогу до моего отеля. Не успела я пройти и пятидесяти метров, как стайка арабских детишек принялась кидать в меня камнями. Двое взрослых арабов прикрикнули на них, и шалуны разбежались, но в моей правой руке успело проснуться и долго не проходило томление по тяжести заряженного пистолета.

Молитва о мире.