«…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы)

Уважаемый товарищ редактор.

В 12-м номере журнала «Колхозные ребята» за 1936 г. был напечатан мой рассказ «Стрелочник»[640]. Рассказ этот предназначался для другого издания[641] и вовсе не подходил, по-моему, для «Колхозных ребят». Но редакция этого журнала заявила мне, что рассказ будет ею (редакцией) сокращен и переработан таким образом, что станет пригодным для журнала[642]. Действительно, моя рукопись была сильно изменена редакцией, сокращена и переработана[643]. Однако после такой обработки я сомневался в полезности печатания этого рассказа, о чем говорил с сотрудником редакции[644], редактировавшим рассказ. Дело в том, что рассказ выпадал или отклонялся из того потока работы, из той серии сочинений, которые я написал за последнее время: он был хуже и не сообщал читателю воодушевления[645]. Я был почти убежден, что этот рассказ – брак. Но редакция журнала «Колхозные ребята» и главный редактор того издания, для которого первоначально назначался рассказ, этого не считали; главный редактор написал на рукописи рассказа: «Рассказ хорош, но нет конца»[646]. Все же я более точно, чем мои редакторы[647], ощутил порочность моего рассказа и написал в конце концов редактору «Колхозных ребят» письмо, в котором категорически требовал снять мой рассказ из очередного номера и не печатать его вовсе[648]. А поскольку к этому времени рассказ уже был набран, то я просил стоимость набора, разбора и прочие типографские расходы отнести за мой счет, а вместо этого рассказа я напишу другой (что я и сделал).

Однако через некоторое время рассказ все же появился в журнале. Я не обвиняю редактора – им руководили хорошие соображения и подвела, вероятно, лишь перегруженность работой, вследствие чего он не имел возможности применить всю силу своей квалификации к оценке рассказа. Но вместе с тем я не могу нести никакой ответственности за опубликование рассказа «Стрелочник».

Андр. Платонов.

Печатается по первой публикации (Литературное обозрение. 1937.

№ 6), с исправлением опечаток по черновому автографу (ИМЛИ, ф. 629, оп. 4, ед. хр. 6, л. 1–2).

Датируется условно – декабрем 1936 г.

Очевидно, Платонов писал письмо, зная, что рассказ уже подписан к печати, однако журнала с публикацией у него еще не было. Первое предложение в автографе: «В 11-м или 12-м номере журнала…» (рассказ был опубликован в № 12).

{212} Неизвестному лицу.

1936 г. Москва.

В ноябре м[есяце]це пр[ошлого] г[ода][649] я был экстренно, с нарочным вызван на 1-ю звуковую кинофабрику «Межрабпомфильма»[650] (Москва, Лихов пер.).

На фабрике завед[ующий] худож[ественно]производ[ственным] управлением Д. А. Фельдман предложил мне срочно, в течение 3–4 дней переделать весь диалог (реплики) только что законченной съемкой картины «Джульбарс»[651], чтобы не задержать ее озвучание. Срок для работы был очень краток, но я согласился. Надо сказать, что перед этим я производил на той же фабрике переработку другого сценария («Глюкауф»)[652], гораздо более глубокую и обширную по объему и тоже в очень короткие сроки. Моя работа по «Глюкауфу» была высоко оценена режиссерами этой картины и руководством фабрики.

Через 3–4 дня я выполнил всю работу по «Джульбарсу» и передал свою рукопись режиссеру этой картины Шнейдерову. Должен сказать, что при чтении сценария «Джульбарса» меня удивила чрезвычайная наивность т[ак] сказать, «голубая глупость» этой картины, лишенной каких бы то ни было литературных или драматургических достоинств.

Но критика, как мне сказали, была уже снята, – моя работа заключалась лишь в улучшении диалогов. Это улучшение было произвести очень трудно, т[ак] к[ак] я имел дело с совершенно мертвым материалом (в смысле характеров героев картины), драматургически предопределенным с первого же кадра: что хорошо, что плохо. И выправлять картину радикально я уже не имел права, и было уже поздно: картина снята. Картина, как произведение сценического искусства, – ясно было, – не могла иметь никакой цены. Больше того, здоровое пропагандистское намерение темы картины могло бы быть выполнено средствами искусства совершенно иначе, и тогда бы картина была возможна как искусство. После я убедился в своем мнении: в «Джульбарсе», кроме превосходной работы оператора (действительного искусства), ничего нет. Агитационный ее замысел погиб благодаря неспособности режиссера, чрезвычайно простецки понявшего свою задачу.