Я путешествую одна

Тобиас мигом принял решение. Сначала он думал подождать темноты, но больше нельзя было терять время. Он подкрался прямо к забору и начал карабкаться. Нельзя делать такое с другими, что бы они ни сделали, никому из взрослых такое не позволяется. Настрой вернулся. Он был зол. Он хватался за решетку, просовывая пальцы в отверстия, цепляясь носками ботинок, пока наконец не оказался на другой стороне забора. Он сел и перевел дыхание, осматриваясь вокруг себя. Все снова было тихо. Земля под ним была холодной и сырой. Куда она делась? Они привели ее куда-то на центр площадки, и она исчезла. Тобиасу следовало бы испугаться, но он уже ничего не боялся. Он злился. Злился на всех взрослых, поднимающих руку на своих детей. Дети должны быть свободными. Играть. Быть в безопасности. А не стоять, склонив голову, на кухне. Неприятно слышать, что люди такие глупые. Неприятно, когда не можешь ничего ответить, потому что не знаешь, что станет с братом, если ты это сделаешь. Тобиас согнулся и пополз к площадке. Мужчина наклонялся где-то через сто метров. И она исчезла. Зачем взрослые заводят детей, если не собираются хорошо с ними обращаться? Однажды после урока Эмилие спросила Тобиаса, откуда у него синяки на шее. На руках. Мне ты можешь сказать, говорила она. Она была очень добра, погладила его по плечу, скажи мне, это не страшно. Но он ничего не сказал. Это не ее вина. Она просто хотела помочь. Но знала ли она, как? Будет ли она там, когда он придет домой? Когда они узнают, что он нажаловался? О нет, будет еще хуже. Только хуже. Он хорошо знал, как это будет. Так что лучше потерпеть. Выдержать. Проследить, чтобы с братишкой не делали того же самого. Принимать выговоры. У тебя там есть что-нибудь в голове? Или ты совсем тупой?..

Тобиас зарылся в мокрую траву и сделался таким маленьким, как это только было возможно. Коленки промокли, но это не имело никакого значения. Он мог выдержать. Он смелый. Надо только молчать. Не перечить, а то будет только хуже. Кивать. Склонять голову. Соглашаться. Он не боялся. Больше не боялся. Они надели на нее капюшон. Так делать нельзя. Взрослым нельзя такое делать с детьми. Осторожно он полз вперед, время от времени замирая и проверяя, все ли тихо вокруг, не открылись ли двери и не заметил ли его кто-нибудь. Всего через пять лет ему исполнится восемнадцать. Когда тебе восемнадцать, ты можешь решать все сам. Ты можешь переехать, может быть, найти работу, может, и брата забрать с собой, хоть ему и будет всего двенадцать. У тебя все хорошо дома, Тобиас? Можешь сказать маме, чтобы она пришла на родительское собрание? Я очень хочу с ней поговорить. Ее давно не было на собраниях, очень важно, чтобы она пришла. Ты поранил руку? Что с твоим ухом? Я могу тебе чем-то помочь, Тобиас? Ты можешь на меня положиться.

Тобиас добрался до места, где исчезла Ракел. Стемнело. Церковь врезалась своим шпилем в луну и облака. Почти как в старом фильме ужасов. «Франкенштейн» или «Дракула», какой-то из них. Вообще ему стоило бы испугаться, но он не испугался. Он злился. Он видел ее глаза под белым чепчиком. Они взрослые, а она – ребенок. Нельзя плохо обращаться с детьми. Тобиас еще раз пожалел, что не взял с собой фонарик. Он почти ничего не видел перед собой, немного светила луна, но постоянно исчезала. Он не дурак. Она не могла просто исчезнуть. Должна быть какая-то яма в земле. Люк. Что-то такое. Что за взрослые могут посадить ребенка в яму?

Тобиас склонился еще ниже и стал ощупывать землю вокруг себя. Вдруг в церкви зажегся свет. Тобиас отреагировал инстинктивно, бросившись ничком на мокрую землю. Он почувствовал запах травы и земли. Он пролежал так довольно долго, но никто не выходил. Он решил воспользоваться этим и встал на коленки: свет из церкви освещал ему дорогу. Люк в земле. Вот что он искал. Никто не исчезает просто так.