Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем

Еще в январе я решила сходить к моим старым знакомым — Валединским в Машков переулок, где я жила летом 1929 года во время своей студенческой практики. Увы, Валединских по знакомому адресу не оказалось, они переехали на другую квартиру, а новые жильцы не могли сказать куда. Конечно, я могла бы пойти в домоуправление или написать Софье Константиновне в Томск, но, постоянно думая о Валединских, я ничего не предпринимала, чтобы их разыскать. Дело было еще в том, что уже в начале февраля Гипромез дал мне комнату в доме-общежитии на Соколе, и я начала в ней устраиваться. Комната была на втором этаже, угловая, самая удаленная от входа с улицы, в конце довольно длинного коридора со множеством дверей. В моей комнате было тепло от центрального отопления, была даже мебель: узкая железная кровать с матрацем, подушкой и одеялом, простой стол, прикроватная тумбочка, две или три табуретки, а также вешалка. Туалет и кухня располагались в начале коридора, душа не было, но холодная вода была. Кухней я никогда не пользовалась, обедала в столовой, а для того, чтобы утром и вечером выпить чая, купила электрическую плитку, чайник и немного посуды. Мне хотелось занавесить окна в моей комнате — два в продольной стене и одно в торцевой, — чтобы меня не было видно с улицы. Но приобрести материал было невозможно.

С концом новой экономической политики страна наша снова лишилась изобилия продуктов и товаров. Но ответственные работники-коммунисты не должны были страдать, поэтому для них открылись особые магазины, где можно было купить кое-что из товаров по талонам-бонам. Яков Павлович Иванченко имел книжку с бонами в такой привилегированный магазин, и Анна Павловна ими пользовалась. Она взяла меня с собой и, так как для себя ничего покупать не собиралась, отдала мне боны на март и апрель. На свои деньги я купила там белую ткань на короткие занавески, крепдешин на два платья и пару туфель, какие были в продаже.

Платья мне сшила портниха, они были очень красивые, как мне тогда казалось. Одно было комбинированное: черный крепдешин внизу и крепдешин цвета слоновой кости в верхней части, а другое — желтое с редкими черными горошинами и с черной отделкой. Таких платьев у меня никогда не было, и я чувствовала себя в них очень хорошо. Мне захотелось пойти в театр, особенно в Большой, где я еще не была. Билет можно было купить с рук, и я готова была переплатить вдвое, чтобы попасть в оперу или на балет. Я побывала и в Малом театре, и в Художественном, посмотрела много спектаклей по Островскому, Гоголю и других. В театры я ходила всегда одна, поскольку знакомых в Москве у меня не было, а Анна Павловна не могла ходить со мной из-за Гали: девочку не с кем было оставить. И вот однажды в Малом театре я встретила Любу и Анатолия Валединских. Встреча была очень радостная, я узнала, что Валединские получили большую квартиру в Лялином переулке. В ближайшее воскресенье я пришла к ним, рассказала всё о себе, узнала о том, что происходит в Томске, как живут Софья Константиновна, Верочка и Надя. С этих пор у меня появились знакомые в Москве, и я стала ходить в театры и на выставки не одна, а с Валей или с Володей Валединскими, а иногда с Любочкой и Анатолием.

Примерно в это же время в Москву с Кузнецкстроя возвратились мои друзья — Александр Сергеевич Резник и Роман Александрович Эммануэль, а позже, уже осенью, приехал и Лев Николаевич Александри. Жить мне стало гораздо интереснее. Я любила зайти после работы к Резнику на Малую Дмитровку, где в одном из переулков у него была комната в большом старинном капитальном доме. У Резника можно было посидеть вечером, рассказать о своих делах, послушать его новости и потом уже ехать к себе на Сокол спать. Трамвай № 6, ходивший от Страстной площади до Сокола, проезжал как раз по Малой Дмитровке мимо дома, где жил Резник. Эммануэль пригласил меня домой к своим родителям и познакомил с ними и двумя братьями, занимавшими в Москве какие-то ответственные посты. Братья были верны генеральной линии партии, провозглашенной Сталиным, и от нее никогда не отклонялись, в отличие от своего брата. И Резник, и Эммануэль, знакомя меня со своими друзьями, показывали им меня как некую редкость, за что я на них сердилась.