Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем

Началась моя студенческая жизнь на пятом курсе. Лекций было уже мало, но были еще курсовые проектные работы и, главное, дипломный проект сложного металлического моста. И всё было бы хорошо, но мне надо было зарабатывать деньги для себя и для семьи. Я продолжала жить на Черепичной, 25, надо было платить за комнату. Мы не работали у Молотилова, который строил себе новый дом. Его книга по железобетону вышла летом и состояла из двух толстых томов. Он подарил экземпляр этой книги мне с надписью «…В благодарность за помощь в составлении этой книги». Мои друзья Никитин и Полянский были заняты своими дипломными работами. Единственной возможностью для меня оставалось поступить работать в Тельбессбюро, организованное для составления проектов Кузнецкого металлургического завода. Я подала туда заявление и была принята на должность младшего инженера с окладом 182 рубля в месяц. Но на какую жизнь я снова себя обрекала! У Молотилова мы работали по вечерам и можно было опоздать или пропустить рабочий день. Здесь я должна была работать полный рабочий день, нельзя было ни опоздать на работу, ни пропустить даже несколько часов.

Начальником конструкторского отдела в Тельбессбюро был архитектор Андрей Дмитриевич Крячков, которого я знала — он руководил на нашем факультете отделением архитектуры и у него училась Мака. Он был известным человеком в Томске и вообще в Сибири, так как построил много зданий. Его дом был необыкновенно интересной архитектуры, и на него ходили любоваться. Крячков был также автором проекта здания заводоуправления для Кузнецкого металлургического завода. Это здание имело в плане форму «пифагоровых штанов».

Рабочие чертежи для этого здания мне поручили делать в Тельбессбюро.

Возвратившись к себе после работы, я обедала. Обед по-прежнему приносил мне от мамы брат Борис. От него я и узнавала, как дома обстоят дела, — сама я забегала домой только в воскресенье, и то лишь на короткое время. В институте я появлялась только для консультаций с профессором Ульянинским или для сдачи очередного экзамена.

В числе дисциплин, лекции по которым читались на пятом курсе, был двадцатичетырехчасовой курс «Железнодорожные тоннели». Очевидно, этот предмет считался не таким важным для мостовиков, и лекции по нему читали по вечерам, что позволило мне прослушать этот курс. Лекции читал Михаил Львович Евдокимов-Рокотовский. Он был немного знаком мне, потому что был руководителем научно-исследовательского кружка и в большом помещении нижнего этажа института производил опыты по деревобетону. Я как-то раз зашла посмотреть, что там делают. Профессор Евдокимов-Рокотовский, кругленький, без бороды, но с усами, был подвижный, живой, увлекающийся человек, и деревобетон был его очередной идеей. Вместо стержней из металла он ставил деревянные бруски и испытывал такие балки до разрушения, чтобы определить их прочность и сравнить с прочностью железобетонных. Никакого практического применения такие балки не имели, как и многие другие идеи профессора. Курс «Железнодорожные тоннели» он читал хорошо, но в то время тоннелестроение было на очень примитивном уровне, отчего казалось очень сложным и трудоемким.

На пятом же курсе нам предложили прослушать курс «Кораблестроение» факультативно, без сдачи экзаменов, и тоже в вечернее время. Слушать эти лекции было интересно, но в памяти у меня ничего от них не осталось.

Однажды профессор Ульянинский спросил меня о нашей работе у Молотилова и сказал, что нам надо бы сделать о ней сообщение для студентов. Мы-то думали, что в институте о нашей работе никто не знает, но оказалось, что это дошло до Ульянинского. Я рассказала о его предложении своим друзьям и считала, что сообщение должен делать Никитин, предложивший совершенно новый метод расчета рамных конструкций на ветровую нагрузку. И Никитин, и Полянский отказались выступать и уговорили это сделать меня. Никогда мне еще не приходилось выступать с докладом перед аудиторией, и я побаивалась, что у меня может не получиться. Однако деваться было некуда, и мне пришлось согласиться. Из преподавателей присутствовали профессор Ульянинский и доцент Д. Е. Романов. Последний писал протокол, что было одним из обязательных требований. Я собралась с духом и начала говорить, и вскоре забыла о своем страхе, слова приходили сами собой. Я писала уравнения на доске, и они получались во всю ее длину. Заканчивая писать уравнение, я каждый раз оглядывалась на профессора Ульянинского. Он кивал мне головой, и тогда я была уверена, что ошибок нет, хотя писала уравнения по памяти. После моего сообщения выступили с хорошими отзывами Ульянинский, Романов, а также кто-то из студентов. Я делала доклад от имени троих авторов, но ни Никитин, ни Полянский не пришли, что вызвало недоумение у всех присутствующих. Они ждали меня дома, и мне пришлось им всё рассказывать.