Я – радость

Ее депрессия длилась уже третью неделю. Она снова вставала из постели только после обеда, без конца тянула мартини, курила, отравляя прозрачный воздух, светлые шторы и чистые диванные подушки, больше не читала, не смотрела телевизор, даже со мной говорила едва-едва.

Я как-то попыталась сама проявить инициативу, спросила, не принести ли еще что-нибудь из тетиной библиотеки. Тиша в это время курила у окна, но, когда услышала мой вопрос, вдруг повернулась ко мне резко, вперилась в меня своими миндалевидными глазами.

– Зачем это? – прищурившись, поинтересовалась она.

– Тебе разве не понравились книги, которые ты прочитала? – спросила я, уже успев пожалеть, что затеяла этот разговор.

– Ну почему же? Получила истинное наслаждение! Только что это изменит? Это что, поможет мне стать известным на весь мир журналистом или офигенным литературным критиком? Да ни хрена это не изменит! Единственное, что я умею, – это быть красивой, но даже это не моя личная заслуга – уж такой родилась! Вот и все таланты!

Вдруг ее плечи мелко затряслись, и она резко закрыла руками лицо, все еще зажимая пальцами потухшую сигарету.

Бедная, бедная девочка.

Думая, что, возможно, Тиша просто оттолкнет меня, если я прикоснусь к ней, я, понимая, что не смогу уйти сейчас от нее просто так, все-таки подошла и обняла ее. К моему удивлению, она не стала вырываться – приникла к моему плечу, и я чувствовала руками, как дрожит ее худое длинное тело. Если бы я только хоть чем-нибудь могла помочь ей…

Мы простояли так всего пару минут, и вдруг Тиша, еще не до конца успокоившись, отстранилась от меня. Не глядя на меня, вытерла глаза, поправила волосы.

– Где моя золотистая шелковая блузка и золотые круглые браслеты? – спросила она.

– Блузка в химчистке, а браслеты на месте, в шкатулке, – ответила я.

– Я же просила тебя, чтобы эта вещь была готова к сегодняшнему дню! – раздраженно сказала она.

Вообще-то она ни о чем таком не говорила, так что я только неопределенно пожала плечами.

– Вот так всегда: когда что-то нужно, этого никогда не бывает на месте! За что, ты думаешь, я тебе плачу?

Я радость, чистая, светлая, я свет, я любовь. Всех люблю: мою милую тетю Ларису, Олю, Наташу, Светочку, Василия Николаевича, Стаса, Костю, папу и Тишу люблю тоже. Очень сильно. Иногда она сама не знает, как делает больно. Пусть у нее все будет хорошо.

Черт. Черт.

Только оказавшись дома у Оли на ее дне рождения, на празднование которого она меня пригласила, я поняла, как устала от Ромы и от Тиши. Как, оказывается, проста и радостна на самом деле жизнь, и вовсе не надо каждый день ходить по минному полю, не зная, какое Тишино настроение тебя ожидает за следующим поворотом, не надо уговаривать себя прощать кого-то, кто ненароком тебя обижает, и ломать голову, думая над тем, как помочь человеку, который мучается на твоих глазах, тоже не надо, потому что каждый в состоянии подумать за себя сам.

Собралась большая шумная компания: друзья, родственники, коллеги – и в Олином доме, в котором и без того хватает суеты, просто все встало вверх ногами. Но это было так здорово! Всем собравшимся оказалось так легко проникнуться друг к другу теплыми дружескими чувствами, будто мы вовсе не видели друг друга впервые, а встречаемся в одном и том же доме в один и тот же день который год. Оля, как всегда, наготовила кучу умопомрачительных деликатесов и, видимо, чтобы окончательно добить нас, испекла один из своих фирменных тортов, который будешь есть, даже если в организме уже совсем не осталось места, но отказаться от которого просто не будет сил.

После обильного объедания, не прекращающегося в течение нескольких часов, танцевали и пели песни. Я отыскала Олиного рыжего кота, в ужасе забившегося под кровать в детской, и, посадив его на колени, гладила, пока гости тянули что-то заунывное. Кот пригрелся, расслабился, начал тарахтеть тихонько себе под нос, пока не грянуло что-то залихватское, и он снова в панике бежал, оцарапав мне колени.

Поздно вечером вывалили на улицу всей гурьбой. Погода стояла чудесная: тепло, только что выпал сухой мелкий снежок и теперь сиял под всеми фонарями и переливался с каждым шагом, с каждым малейшим движением. Парни было собрались покидаться снежками, но, к счастью, комки распадались из-за недостатка влаги, и у них ничего не вышло. Правда, они не растерялись и начали валить девчонок в сугробы.

Я могу ошибаться, но кажется, Оля добровольно забралась в сугроб – с таким восторгом, будто это первая зима в ее жизни. Она была такая счастливая, хохотала до слез, ее глаза блестели, и я вдруг поняла, какой ненормальной была, что жалела ее. Мне стало так тепло от этого, так хорошо, через край выплескивалось что-то такое доброе, чем хотелось со всеми поделиться… и тут меня тоже кто-то толкнул в сугроб.