Я Распутин. Книга третья (СИ)

— А без выкрутасов этих мы левых не обойдем, неизбежно это. Времена новые наступают, а с ними и новые идеи. Вон, даже Бисмарк немецкий как свои реформы называл? Прикладное христианство и государственный социализм. И куда как хорошо у него получилось.

Столыпин барабанил торцом карандаша по бумагам на столе и через несколько секунд выдал:

— Нет, утопия это. Все разделить, всем поровну…

— Как сказано в Деяниях апостолов, “Все же верующие были вместе и имели всё общее: и продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого”. Но люди все разные, ровнять не выйдет, а вот делить справедливее можно. А насчет утопии…, — а, была не была, бахну тяжелым! — Так лет триста лет назад никто и помыслить не мог, чтобы торговые мужики в своем собрании все дела страны решали и даже воле монарха перечить смели. Утопией считали. А сейчас, глянь, не только во Франции или Америке, но и в самой Англии парламенты и сенаты. И никто уже утопией не считает.

— Ты бы знал, какой кровью они это оплатили! — Столыпин бросил наконец карандаш и глянул на часы.

— Так и мы не меньшей, раны еще не зажили.

— Ладно, — недовольно отмахнулся Столыпин, — подумаю. А сейчас извини, дела.

*****

— Едет!

В кабинет без спроса ворвался Димка, подскочил к окну:

— Вона!

Гучков, что сидел у меня, вскинулся от подобного нарушения этикета, попытался взять сына за ухо. Бесполезно. Тот легко увернулся, кинулся к двери. Но там насмерть встала Лохтина:

— Сколько раз я тебе говорила?! Что за безобразия ты творишь??

Ухо сорванца оказалось в крепких руках, Димона под завывания потащили в приемную. Я подошел к окну и увидел целый кортеж, который подруливал к Таврическому. Точнее пытался. Ибо мостовая перед дворцом была разбомблена рабочими — после моего стопятьсот первого напоминания, Головин наконец, озаботился созданием нормальной парковки у Думы и дал команду хозяйственникам.

— Кто едет то?

Рядом встал Гучков, ахнул:

— Его императорское величество!

Я выматерился про себя. Вот нормально предупредить нельзя?? Мотивацию Николая я вполне отчетливо понимал — после Ладоги и закладки канала, Никса понял, что парламентаризм работает. Шестеренки государства не перестают вертеться, бюджет верстается, казначейство оплачивает расходы, налоговики собирают подати. Финляндию мы скрутили в бараний рог — всего за два месяца. Быстрый ввод войск, аресты зачинщиков, торговля с элитой на предмет экономических преференций. Не таких, чтобы создавало напряженность с русским населением, а косвенные. Инвестиции в создание железной дороги, первая крупная ТЭС на угле рядом с Хельсинки, еще ряд выгодных начинаний. Волнения быстро сошли на “нет” и нашу быстрота впечатлила Польшу — там даже не рыпнулись. Оказывается можно договариваться. В Питер зачастили польские тузы, пошел нормальный процесс “выпрашивания денег”, лоббизма.

И царь смирился. И даже не просто смирился, а увлекся Думой. Изучил регламент работы, потребовал документы из комиссий. Предложил как английская королева — открывать и закрывать сессии парламента. А сегодня вон аж внезапно пожаловал к нам в гости.

Всей думской толпой мы пошли встречать помазанника. Прибыл он не один — в компании министра двора и великого князя Петра Николаевича. Последний заинтересовался нашим пневматическим документопроводом, что сейчас монтировали английские специалисты в Таврическом. “Инженера” я тут же сплавил капитану, который отвечал за этот проект, сам же повел Никсу в зал заседаний.

Думцы встретили царя аплодисментами, пресса защелкала фотографическими аппаратами, засверкала магниевыми вспышками. Народ на балконе тоже возбудился — пришли поглазеть на скучное заседание, а тут такое развлечение!

— Нужна приветственная речь от Думы! — шепнул мне на ухо Головин — Григорий Ефимович, я знаю, ты не особо любишь выступать с трибуны, но тут ситуация безвыходная!

Безвыходная она была и для меня. Почти. Я кивнул Димке подзывая его к себе:

— Мухой мне в кабинет. На рабочем столе синяя папка. Одна нога здесь, другая там.

Эх, не для этого я готовил свою речь думцам. И уж точно не в присутствии царя. Но другого случая не будет!

— Что же это у вас тут такая красивая ваза стоит? — Николай заглянул за барьерчик — Да она еще и деньгами набита.

— Ежели кто из думцев матерное скажет — кладет рубль. Не пороть же таких важных господ….

Царь со свитой засмеялись, а я медленным шагом отправился на трибуну. Налил воды из графина. Пока пил, шум в зале стих, на галерке народ тоже подуспокоился.

— Ваше императорское величество, господа думцы! — я глубоко вздохнул, бросился с головой в омут — Долго думал я, в чем корень наших бед. Отчего в обществе множится несправедливость, нарастает страх и ложь. И вот что я понял. Главное в судьбе страны — это честные граждане.

Головин мне сделал страшные глаза — мол где приветственная речь?! Будем вам. Сейчас все будет!

— Как во времена древних, сейчас нужны праведники, чтобы спасти Россию. Разве на армию нашу и страну нашу не пало более огненных туч, чем на Хананейские города?!