Я Распутинъ. Книга вторая

Представили, пожали руки, Арманд Фальер не преминул рассказать о том, что сам из крестьянского сословия — дед пахал, отец в землемеры выбился, а уж он сам и университет закончил и карьеру политика сделал. Я же только кивал благосклонно, поскольку понимал с задержкой — пока там Лена переведет… Наверное, Нелидов, который был приглашен на прием, так сказать, по должности, мог бы перевести и получше, но он изо всех сил делает вид, будто я его не замечаю. Помнит, чем прошлая встреча закончилась, ну и бог с ним, обойдемся.

Президент же, заметив мою заминку с пониманием, с улыбкой сказал:

— Сожалею, что вы ударились о землю в Англии, а не во Франции…

— Почему же?

— Тогда бы вы заговорили на французском!

Посмеялись. Разговор мало-помалу перетек на политику и я опять давал пророка — пучил глаза, хватался за крест и вещал, что грядет большая война. Французам это само собой понятно — пепел Эльзаса и Лотарингии стучит им в сердце — но они еще не понимают, что это будет не трехмесячная прогулка парадным шагом, а четырехлетняя бойня нон-стоп. Лунный пейзаж примерно так по всей Бельгии. И даже на фоне остальных армий, после англо-бурской войны срочно переодевающих солдат в зеленое, серое, хаки и фельдграу, французы продолжают цепляться за синие кителя и красные шаровары. Вот я и потыкал, сколько мог, что драться придется несколько лет и ценой миллионов погибших.

Французы не оценили. Решили, что русский визионер завирается и попробовали свернуть тему, упирая на то, что смерть за родину — смерть славная и почетная. Тут уж я мраку на себя нагнал, и выдал, что нельзя людей на такое посылать вообще. Дескать, жизнь свыше дадена и не человеческим разумением ее отнимать, неча в божественное соваться. Попал в точку — Фальер, оказывается, большой противник смертной казни и мы с ним и Франсом еще добрых полчаса эту тему обсуждали. Франс все норовил вывести на социальные причины преступности — на бедность и необразованность, а я ему поддакивал. А вот идея о том, что отсутствие перспектив в жизни у людей тоже на это влияет, похоже, писателя проняла.

Небольшой банкет прошел в восхвалениях покорителей воздуха, но почти в каждом тосте, а они тут длинные, обстоятельные, почти речи, звучало эдакое недоумение и даже разочарование. Как это простой мужик? Почему лавры достались не утонченным галлам или, на худой конец, не просвещенным мореплавателям? Н-да, не может Европа никак воспринимать Россию на равных. Дикари, на медведях ездят, водку жрут и реакторы топят… а, нет, реакторы это позже.

Пустое времяпрепровождение, в целом. Кое-какие мыслишки Фальеру и Франсу закинул, с рядом денежных мешков пообщался, может, какую скидочку и выбью, когда еще заводы торговать буду.

После приема решили слегонца выветрить алкогольные пары прогулкой. Тем более возле Эйфелевой башни нас ждал Эренбург. И не с пустыми руками. Мой новый художественный агент успел приобрести две картины Модильяни и «Мальчика, ведущего лошадь» Пикассо. Из «розового периода» последнего.

— Можно еще недорого купить «Радости жизни» Матисса и еще Модильяни, — Илья тоже был подшафе, разматывая рулоны, чуть не уронил картины.

— Бери все! — покивал я, разглядывая Пикассо. Нет, все-таки гений — он и есть гений. Модернисты тоже хороши, но Пабло жжет напалмом по всей мировой живописи. Сколько ему будут подражать, но все бестолку…Второго такого не будет.

* * *

А вот в гостинице нас уже ждал целый кагал журналистов. Щелкоперы и бумагомараки прям ракетой взвились с кресел в вестибюле, стоило только нам с Леной войти.

— Мсье Распутин! В дневном «Фигаро», — тут щеголь с тонкими усиками потряс свернутой в трубку, — пишут, что ваши сторонники в России устраивают погромы!

Меня аж перекосило. Какие, прости господи, погромы? Или это самодеятельность низовая? Щеголь принялся зачитывать, делая ударение на последних слогах в трудных русских названиях:

— В… Нижним Новгород толпа небесников ворвалась в бордели при ярмарке… полуодетых девиц гнали по улицам…

Ф-фух. Не погромы, а предвыборные эксы. Все идет по плану, так сказать.

— Лена, иди в номер — тихо на ушко произнес я эссерке, вручая сумку с картинами.

— Разврат и растление! — взревел я так, что журналюги шарахнулись. — Мы не допустим! Христос изгнал торговцев из храма. Тело — это тоже божий храм. Сам Сатана заставляет и смущает падших женщин торговать им.

Распинался долго, репортеры заскучали. Впрочем, понимания в глазах прессы я не добился. Естественно- лямур, тужур, как фривольной Франции без свободной любви? Тут на каждой второй улице стоят «жрицы».

— …поджог здания…. избиение клиентов… — вылез вперед кругленький господин, натуральный «буржуа».

— Вранье! Либо писаки ваши лишнего приплели, либо это не наши люди. Мы стоим за ненасильственное действие! И если кто отклоняется от этого принципа — гоним прочь из партии!

— Корреспондент «Юманите», — раздвинул собравшихся высокий парень с жестким взглядом, одетый проще, чем остальные, — как вы прокомментируете то, что партию социал-демократов фактически не допускают до будущих выборов?