Я Распутин (СИ)

Единственный короткий разговор у меня состоялся с Марией Федоровной, да и то, мимоходом, пока я показывал ей, как одевать новомодный воротник «от Распутина». И это было скорее «прощупывание». Вдовствующую императрицу интересовало стоят ли за мной какие-либо силы, особенно зарубежные, и как только она поняла, что нет – сразу потеряла интерес.

Зато возбудились в Зимнем. Не успел я вернуться из Царского, как меня звонком дернули к Столыпину.

На столе в кабинете у него лежала открытая брошюра, что мы раздали в конце прессухи журналистам. Так сказать на память. Она была вся исчеркана красным карандашом.

– Кто за тобой стоит?! Рябушинский? Бахрушины? Нет, это наверное Морозовы…

Лицо Столыпина покраснело, усы вздыбились.

– Никто за мной не стоит – отмахнулся я – Но умных людей поспрашивал, записал за ними.

– Это кого же?! Гришка, не ври мне – премьер угрожающе ткнул пером. Капля чернил сорвалась вниз, поставила жирную кляксу на документах.

– У Гучкова был, а також у Павла Николаевича Милюкова. Вот головы так головы! Нанял стряпчих хороших, они расписали идеи вширь и вглубь.

– От такого вширя монархии падают!

– Упаси Господи, Петр Аркадьевич – перекрестился я – Токмо все для пользы Помазанника. И твоей тоже!

– Это как же понимать?

– А так! Ежели будет Конституция, да премьер выбираться Думой – то кто будет страной управлять?

– А Помазанника куда?

– Да зачем ему нести грехи то за дела правительства? Пущай молится за весь русский народ, правит, да не управляет.

– Как в Англии хочешь?

– Не ведаю, что там творится, но может Бог даст, съезжу, узнаю. А сейчас вижу, что будь сильная Дума в стране, да вместе с кадетами и октябристами – любого в бараний рог согнем. Особенно если объединиться. Тебе же легче работать будет.

– Вот куда тебя понесло… – Столыпин откинулся в кресле, покачал головой – Да ты вольнодумец похуже наших революционеров. Хочешь все переустроить в России, патриарха ему подавай…

Премьер задумался.

– Но в объединении центристов что-то есть – Столыпин покивал сам себе, дернул за ус.

Дверь распахнулась, в кабинет даже не вошла, а почти вбежала Ольга Борисовна.

– Петя, аппарат привезли!

Я сидел в дальнем конце стола, жена Столыпина меня сразу не заметила.

– Господин Калмейер лично приехал устанавливать! Будет делать операцию. Ой, Григорий Ефимович!

Я встал, приобнял опешевшую Нейдгардт.

– Поздорову ли, матушка?

– Все хорошо. Вот для дочери ваш прибор привезли. Ноги лечить. Уже успешно апробирован в клинике доктора Калмейера.

– То не мой, то божий парат!

Столыпин задумчиво перелистнул брошюру, покачал головой.

– Свыше мне то дается, да не всегда людьми принимается.

Я внимательно посмотрел на премьера, тот пожал плечами.

– Дорогая, я сейчас подойду. А ты Григорий… Ладно, иди. Потом договорим.

* * *

После всех этих выкрутасов, вернулся я в общину, зашел в кабинет и… как говориться, матка у меня опустилась.

Стоит и смотрит на меня та самая барышня из церкви, «Вика Андреева», и руки нервно так в муфточке ходят. А муфточка у нас что? Отличное место для пистолета.

И Дрюня, стервец эдакий, тоже тут стоит, хоть я ему сколько говорил чтобы лишний раз тут не светился… Неужели за старое взялся, навел на меня дружков-эсеров?

Хорошо я в темных очках был и моего страха они не заметили. А я присмотрелся, так девица вся испуганная и в расстройстве, а Дрюня веселый такой и довольный, с таким лицами теракты не делают.

Прошел мимо них, плюхнулся за стол, чтобы скрыть дрожь в коленках.

– Ну, рассказывайте, голуби, чего да как.

– Такое дело, Григорий Ефимович, – начал, как и ожидалось, Дрюня, – вот, Елена Александровна…

Студент замялся..

– Да уж вижу, что не Терентий Парфенович. Случилось-то чего?

– Так это… вот… – продолжал находится в прострации Андрей. – Встретил я Елену, привел.

– Так. Отставить мекать, излагай внятно, откуда-куда-зачем.

– Член боевой группы. В розыске. Спрятаться негде. Привел, – отрубил бывший эсер.

Девушка мило так покраснела, задышала, но промолчала.

– Ай, молодец! Ты теперь всех своих сюда приводить будешь, чтобы у нас Охранка на загривке сидела? Евстолий, опять же, где служит? Ты думаешь, он слепой?

– Мои – это вы теперь – насупился Дрюня.

Девица совсем разнервничалась, вот-вот слезу пустит… Красивая. Эхе-хе, грехи наши тяжкие. Повернулся я к ней.

– Садись, милая, говорить будем. А ты тоже сядь вон там, в уголке.

Я поразглядывал эсерку. Нет, не «Вика Андреева», это мне в институтской церкви во время теракта показалось, но неуловимо похожа. Голубые глаза, светлые волосы, тонкая талия… Впрочем, при нынешних фасонах ничего наверняка сказать невозможно – юбка в пол, корсет и покрой надежно скрывают истинное состояние дел. Да и понятия о красоте нынче другие, первые девушки моего университета тут бы считались болезненно худыми. Вон, Анна Каренина, например – красивое лицо, полные руки, полные плечи, полный стан, как описал ее Толстой – была дамой в теле, а вовсе не как мы привыкли видеть на киноэкране.

Роста немного ниже среднего, худые руки, розовое ушко… стоп, не о том думаю. Нервничает, того и гляди, муфточку клочьями пустит.