— А если тебя убьют — жена будет горевать. Или с ней что случится, пока ты в отъезде — будешь до конца дней своих себя корить. Что хорошего?
Мужик покачал головой, отказываясь принимать мою логику.
— Думаешь, это слабость моя? Глупости все! Я смерти не боюсь и давно готов встретить ее лицом к лицу! Она, карга старая, уже двадцать лет за мной попятам ходит, рано или поздно догонит!
— Молод ты еще, — продолжил мужик, почесав рыжую макушку, — не понимаешь, да и слушать не станешь. Пока сам, свои умом не смекнешь, всякий вздор будешь говорить и в каждое гиблое дело нос свой совать.
Ну вот, будто мне отцовских нравоучений мало. Отодвинулся от этого пьяницы. Будет еще какой-то простолюдин меня жизни учить.
— Да разве это слабость? Думаешь, Маниса моя — это слабость? Да она мне такие силы придает, одна улыбка ее чего стоит… ик… а глаза, словно два озера… Знаю, что ждет она меня там, дома, и машу здесь мечом из последних сил… так бы уже сдался, сдох бы на радость чужакам… но как могу?! А если в дом ко мне придут? Жену мою не пощадят! С чего я их должен щадить? Ик!
— Верно говоришь!
— Правильно!
Слушавшие речи рыжего пьянчужки солдаты вскинули свои фляжки.
Я встал. Слушать эти бредни мне надоело.
— Светлось ваша… или как там бишь вас величать? Вы куда?
Но я даже не стал оборачиваться и вернулся обратно в шатер к Гидеону.
Принца рвало на пол. Светлые волосы разметались, на белой рубашке алели винные пятна.
Офицеры, которые сегодня составляли нам компанию, разбрелись кто куда, в страхе быть свидетелями жалкого поведения наследника престола. В шатре Гидеон был один.
Меня кольнуло чувство разочарования.
Я не за тем шел на войну, чтобы быть нянькой при принце или становиться его собутыльником. Не понимал, почему вдруг мой друг сейчас вел себя так, как никогда раньше. Я думал, что хорошо знал его, но вдруг передо мной оказался совершенно другой человек.
Нет, — мотнул головой. Кто здесь не боится? О войне мы знаем только из истории да со слов бывалых преподавателей академии, которую не так давно покинули после выпуска. Это был не ужас перед неотвратимым, а тревога перед неизвестностью.
Я не хотел признавать этого сам, но мне тоже было страшно. Однако умереть, так и не попробовав свои силы и не испытав себя, не дав понять всем остальным, чего я стою, казалось страшнее смерти.
Все люди эгоистичны по своей природе. И я тоже не исключение. Меня вела жажда славы, жажда совершить что-то достойное, чтобы спустя десятилетия имя мое произносилось с торжеством и гордостью жителями империи. Я хотел быть героем.
Гидеон выпрямился и вытер рот рукавом рубашки.
— А, Джеймс… ты вернулся. Я думал, что ты уже отправился спать… Мне что-то нехорошо.
— Гидеон, в чем дело? Ты выпил слишком много, лучше отдохни.
Вырвал очередную бутылку из рук кронпринца. Я был единственным во всей армии, кто мог себе это позволить и остаться безнаказанным.
Гидеон рассмеялся.
— Как всегда, ты ворчишь… Нет! Давай сегодня напьемся так, как никогда! Будто завтра не наступит! Нет, словно нам плевать, что случится потом! Никаких последствий, никаких сожалений!
Молча вздохнул и позволил принцу вырвать из рук отобранное минуту назад вино.
Гидеон закинул голову и в три глотка осушил половину, пока не поперхнулся жидкостью и не закашлялся, снова опустив голову вниз. Бутылка выскользнула из его рук и разбилась. Красное пятно расползалось по полу.
— Они уже близко, Джеймс, — принц смотрел на меня своими огромными глазами.
Я вздрогнул. То, что в них отражалось не на шутку меня встревожило.
— Их больше, чем нас. Гораздо больше, Джеймс.
О чем он говорит? Я нахмурился.
Разведка армии обязана докладывать все принцу и генералам. Но я не слышал этой информации. Видимо, его высочество не посчитал нужным делиться ею с остальными.
Насколько велик наш соперник? Что ждет нас там, за линией горизонта?
Гидеон потянул ко мне руки, пытаясь ухватиться, но я отпрянул.
В глазах его стоял ужас.
Сейчас весь он сам, в грязной одежде и нетрезвый, ничем не отличающийся от простых солдат снаружи, вызывал во мне отвращение…
Нет, все же отличающийся.
В их лицах я не видел страха.
Им было, что терять, но они не боялись. Они были готовы умереть. Те, кто без вопросов молча следовал воле государя и не получал взамен равнозначной благодарности. Остающиеся в тени победители и неназванные герои.
Эти люди, живущие по приказу, были храбрее тех, кто командовал войском и вел за собой сотни тысяч, отчаяннее того, кто гордо восседал на золоченном обитом бархатом троне и беднее тех, кто наделялся привилегиями из-за одной своей фамилии.
В чем вообще был смысл войн?
Впервые мне на ум пришелся такой простой вопрос. Разве не могут люди жить в мире?
Мне не нужны ни новые территории, ни богатства, которые пополнят казну империи… А слава…
Хотелось горько рассмеяться. Какой же я тщеславный урод! Не менее отвратительный, чем мой лучший друг сейчас… Все имеет свою цену. Но я не готов платить кровью за собственные амбиции и ложные идеалы.
— Джеймс… я не хочу умирать. Я не могу здесь умереть! Ты должен меня защитить, ты понял? Не дай мне погибнуть!