Я ревную тебя к звёздам (СИ)

А на маленькой полянке, между багряных кустов, горел костерок, и булькал котелок с, почти готовой, похлёбкой. Значит, не так уж долго мы и отсутствовали. Все были голодны. Включая и меня. Хотя энергия колдовской маны клубилась в теле, но физическая усталость и голод от этого не становились меньше. Нет, переправить на стабилизацию ману возможно, но это можно делать не часто, да и нарушает естественный баланс организма. Проще отдохнуть и поесть. Даже для настроения. Когда тело питается, обычной для него, пищей, это сказывается на положительных эмоциях. А мне они очень понадобятся. Я чувствую эмоции и не должен забывать, как на эмпатов действуют эманации смерти. Нам от них гораздо хуже, чем всем другим. И щиты почти не спасают.

Мой рассказ совершенно не удивил охотников. Странно, но я, как-то, совершенно не знал о договоре между охотниками-сидхе и плакальщиками. Оказалось, это дело настолько давних времён, что помнят о договоре только в охотничьих кланах. Плакальщики не селятся в тундре. Только в лесах. Когда-то, на заре времён переселения, охотник-сидхе заблудился в не знакомом густом лесу. Он пострадал в битве с громадным варгом, не желая отдавать зверю свою добычу. Оба были ранены. Но зверь добычу уволок. Хотя и сам был еле жив. Наверное, у него были голодные детёныши. Было самое время для этого.

Охотник выбирался из чащи с трудом. Остался без пищи. Рана гноилась. Он не был лекарем. Но магия у него была. Ментальная. Правда дикая, естественная, почти не стабильная и агрессивная. Старый маг их семьи уже с трудом поддерживал самого себя и укротить магию правнука не смог. Научил азам, да и всё тут. А кроме этих двоих, магов в роду не народилось. Учиться молодому охотнику следовало в чужом роду. Только он всё откладывал. Зима выдалась тяжёлой, и семье надо было помочь. Да и в другой род без подарков не явишься. Так и очутился он в лесу, охотясь за кудумом с серебристой шкурой и огромными рогами. Был бы чудный подарок. Только вот как всё вышло.

Почти погибая от голода, он услышал тоненький плач, так похожий на блеянье детёныша кудума. Пошёл на звук и только ментальная магия спасла его от зова плакальщика. Усыпляющего. Умиротворяющего. Подчиняющего. Он тоже охотился. Раненый пересилил зов, но, от перенапряжения, потерял на минуту сознание, не дойдя до морока маленького охотника шагов тридцати. Свалился в кустах. А, в этот момент, на плач выбежала самка кудума и попала под ментальную атаку хитрого плакальщика, поманившего её мороком подранка.

Придя в себя, охотник увидел белёсую нелюдь, спокойно уминающую добычу. Арбалет был под рукой. Охотник не знал попадёт ли. Голова кружилась. Плакальщик спрятался за тушей. И, неожиданно, предложил договориться. Он поделится с раненным пищей, выведет его из леса. А охотники дадут магическую клятву - никогда не причинять вреда его сородичам. И тоже делиться с ними пищей, когда у тех будут трудные времена. Маг имел возможность скрепить клятву маной. Источник сидхе здесь в глубине лесов и схоронен. Тянуться до него не далеко. Даже, чуть пробудившиеся, маги чувствуют. Раненные и слабые тоже. Так и возник договор. А в других местах плакальщиков осталось мало. Только в самых диких местах.

Малышка плакальщица, забавно скрестив ножки и уложив животик между них, почавкивала с таким аппетитом, что я, с теплом в душе, вспоминал ласковые подначки моей принцессы, насчёт обжорливости её дружочка Труми. Горло стиснула боль. Я сглотнул. Глаза наполнила предательская влага. Я протянул малышке кусочек копчёного сальца кудума. Помню как они с принцессой объелись его. Животики были чуть не такими, как у беременной малышки. А сам закусил губу.

-Что со мной? Я не плакал даже тогда, когда потерял родителей. Терпел боль, когда узнал о смерти брата. Почему сейчас? Неужели поверил в её смерть? Ну, уж, нет! Не стану верить, даже, если мне покажут её могилу. Найду Саота и попрошу поднять.

-Саот может вернуть жизнь только своей невесте, разделив с ней свою кровь,- грустно прошептала белобрысая,- но только после этого, она станет его женой..

Глава 11.

Боль отпускала медленно. Бродила по телу огненными всполохами. Но память вернулась ко мне, заполнив все пустоты. Я не признавалась себе, но они делали меня менее уверенной. Я как будто бродила в полутьме, то и дело натыкаясь на, невидимые глазу, препятствия. Порой, это причиняло мне такую психологическую боль, что лучше бы я и вправду стукнулась изо всех сил непослушной головушкой обо что-то твёрдое. До звёздочек из глаз. Только бы не этот иррациональный страх забыть что-то дорогое и, от того, безумно нужное.