Правая щека светлолицего Майка начала покрываться красными пятнами. Левая пока держалась. Тайлер, сам по себе бессовестный плут, кажется, совсем не понимал причины моего недовольства. Слишком чёткое было разделение на своих и чужих. Доберман чёртов. Своих защищаю, чужих кусаю…
— Я не считаю себя особенной, поэтому не льщу себя надеждой, что вам, друзья мои, всегда со мною будет приятно. Не стану льстить и вам, что мой интерес к вашим персонам продлится дольше. Тем более, исходя из вышеперечисленных причин…
— Белла, ты, когда злишься, говоришь как древняя леди, лучше ударь, — простонал Майк, чья левая щека всё-таки приобрела стыдливый румянец.
Тайлер с ним согласился и, на всякий случай, прикрыл самое дорогое руками.
Я усмехнулась.
— Леди не распускают руки, их сила — слово и непорядочная порция сарказма, мой мальчик, — я встала изо стола. — Искреннее раскаяние приму лишь в деятельном виде, желательно, не позднее пятницы. До этого — даже не подходите.
— А что мы должны делать? Да в чём мы, вообще, виноваты? Она идиотка и стерва, это же правда! — Тайлер искренне не понимал, что дело как раз-таки в том, что их старый выбор ударил по мне, а они даже не предупредили меня…
Ладно он, но Майк, чёрт возьми! Всё, что он мне сказал вчера, так это то, что Мэллори играет не очень! Почему нельзя было прямо сказать: не лезь, убьёт?
— Я понимаю, что просить об избирательности парней в пубертатный период — дело гиблое, но, как друзья, вы могли бы предупредить о такой мелочи, как непрогнозируемая реакция бывшей подружки, а не сотрясать воздух после того, как ваше молчание отразилось на моей шкуре.
«Нет, вот ведь гномики! — злилась я, шагая на биологию. — Не удивлюсь, если Тайлер решил подкатить ко мне из духа соперничества».
Вспоминая наше знакомство, я не могла не отмечать правдоподобность этой теории.
— Прекрасной барышне привет! Я провожу вас… Если смею…
Мне не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кому принадлежит бархатный голос, цитирующий Фауста. Придется немного изменить ответ…
— Прекрасной барышни здесь нет! Дойти я и одна сумею…
Эдвард рассмеялся и продолжил точно по тексту:
— «Как хороша! Я клятву б дал,
Что в жизни лучших не видал!
Так добродетельна, скромна —
И не без колкости она».
— Ну хватит издеваться! С какой стороны, мистер Каллен, вы увидели во мне скромность и, тем более, добродетель?
Я закатила глаза и ускорила шаг, хотя здраво понимала, что Эдвард, при желании, меня в любом случае догнать сможет. Даже если я буду за рулём Феррари.
— Ну, не я же остаюсь добрым и терпеливым врачом даже тогда, когда человек этого не достоин, — голос вампира в миг стал серьезным. — И не требую благодарности, когда она необходима. Лорен бы могла остаться слепой, если бы ты не оказала ей вовремя помощь, и глаза воспалились. Она бы начала тереть их мылом, а это привело бы к ещё большему ожогу.
Я на миг представила перспективы Мэллори, будь я менее доброй.
— Нельзя же лишать девушку будущего из личной неприязни.
— Твоё будущее она бы не пощадила, Белла, — твёрдо ответил парень.
Я вспомнила, что разговариваю с телепатом, который, наверняка, прочитал мысли Лорен.
Обидненько… Хотя ожидаемо.
— Пациент имеет право на выбор врача. У врача такой привилегии нет, Эдвард, мы можем лишь влиять на очерёдность оказания помощи. Сначала дети и женщины… Или, когда речь идёт о жизни и смерти, а счёт идёт на минуты. Странно, что, живя не первый год с Карлайлом, ты не смирился с этой истиной.
Эдвард усмехнулся, но как-то грустно. Устало…
Да, возможно, он принял ценность человеческой жизни, отказавшись от убийства, но в нём всё ещё тлел огонь непримиримости. Неужели он с подростковой горячностью до сих пор делил мир на чёрное и белое? Смерть — злодеям, счастье — героям?
А как же полутона?
Кем он считает себя сам?
По взгляду, который он бросил на меня, я могла дать уверенный ответ.
Себя Эдвард считал злодеем.
Это внезапное осознание заставило меня посмотреть на вампира с другой стороны. Он был первым, кого обратил доктор. Просто ли это - держать в узде жажду, пытаясь равняться на такого, как он? Карлайл ведь не убил ни одного человека… Был ярым пацифистом. Его доброта тронула даже такого, немного чёрствого человека, как я. А я всего лишь слушала книгу, в которой он был не основным героем. Что должен был чувствовать человек, который двадцать четыре часа в сутки мог слышать его мысли? Слышать мысли покорившего собственную сущность вампира и испытывать самому жгучую жажду. Вернуться блудным сыном в семью после нескольких лет ошибок, срывов…
Я бы не смогла… Я бы не смогла даже простить себя после первого убийства. Найти силы жить дальше. Бороться каждый день. И побеждать.
Как бы он не был голоден, как бы моя кровь не манила его, он сохранил мне жизнь. Он помог мне.
И, чёрт побери, было в нас кое-что общее. Мы были стариками в молодом теле. Усталыми, порой, морально, многое пережившими, многое видевшими. Ни с какими Майками-шмайками я не могла бы разговаривать на равных. Всегда возникало чувство, что передо мной ребёнок.