Я родилась пятидесятилетней...

— Я произвожу впечатление старомодного парня? — хитрое выражение породистой морды мягко намекало, что если когда-то этот парень и был джентльменом до мозга костей, то двадцать первый век и способности к телепатии не слабо отразились на его восприятии мира.

Я кивнула:

— Начиная с имени и заканчивая некоторыми архаизмами, мелькающими в речи. Ещё ты строишь предложения почти как английский франт на светском рауте, хотя иногда ты говоришь почти как нормальный подросток.

— Знаешь, в этом мы два сапога пара. Кстати, ставлю двадцатку, что ты тоже поклонница классики.

Я вздохнула, если буду отрицать, меня выдаст сердце, хотя…

— Мои личные предпочтения в музыке и книгах разнообразны, но классика в ней присутствует. Гони мне десять баксов.

Эдвард заржал, но потянулся в карман за бумажником. Нет, серьёзно?

— Белла, ты точно еврейка… Зарабатываешь на воздухе!

— Я пошутила! — с притворной обидой отвергла я деньги. — Оплатишь ланч?

Эдвард заржал повторно… Естественно, покушать я планировала больше, чем на десять долларов…

========== Если женщина говорит мужчине, что он самый умный, значит, она понимает, что второго такого дурака она не найдет. ==========

Комментарий к Если женщина говорит мужчине, что он самый умный, значит, она понимает, что второго такого дурака она не найдет.

Кто не прочитал, как Белла развела Эдварда на деньги, прошу заглянуть в прошлую главу. Это продолжение-глава тоже будет дополняться. Автор пошел делать перерыв на кофе и очередную шоколадку.

Хотя между людьми разных полов может

существовать дружба, в которой нет и тени

нечистых помыслов, тем не менее женщина

всегда будет видеть в своём друге мужчину,

точно так же, как он будет видеть в ней женщину.

Такие отношения нельзя назвать ни любовью, ни

дружбой: это нечто совсем особое.

Жан де Лабрюйер

Белла

Мы шли по коридору на мой урок математики, и я понимала, что мне чертовски полезно говорить с этим парнем. За несколько перемен мы успели обсудить вариации «Энигма» его тезки сэра Эдварда Эльгара, в конце согласившись, что ко всем четырнадцати вариациям чисто эстетически хорошо подходит шотландская песня «Auld Lang Syne», хоть сам автор и отрицал такую разгадку*(Энигма — дословно «загадка, тёмное изречение». После первого исполнения, композитор заявил, что есть тайная мелодия, которая подходит и незримо присутствует в каждой части его работы. До сих пор, несмотря на множество догадок, никто так и не пришёл к однозначному выводу по разгадке этого знаменитого ребуса классической музыки). Обсуждая и споря о той или иной теории, мы повышали голос, иногда перебивали друг друга, лично я ещё и сбивалась с русского на английский, чтобы лучше объяснить те или иные впечатления.

Но мне это нравилось. Это было чем-то похоже на наше общение с Робом по поводу книг и то, как мы до хрипоты иногда обсуждали творчество его любимых Томаса Гарди и Ги де Мопассана, сравнивая работы последнего с работами Флобера, Золя и даже Тургенева… Хотя, с дедушкой было куда проще.

На уроках я то и дело отвлекалась, придумывая новые и новые аргументы, понимая, что соревноваться с этим парнем в музыкальной теме глупо… Еще в медицине у меня был бы шанс, тут же мы сошлись на общем только потому, что я с козлиным упрямством не желала соглашаться с пусть и гениальными, но слишком притянутыми на мой взгляд решениями этой загадки, а Эдвард легко, иногда даже остроумно, но не обидно отметал мои варианты. После его предположения, что разгадка имеет отношение к религии, и, возможно, это вообще гимн Мартина Лютера, я почувствовала себя слишком тупой, фыркнула в стиле: «Ой, всё». И как и любая девушка на моем месте, стремительно съехала с этой темы на любимую.

Разговор о медицине Эдвард тоже поддержал, даже предложил говорить на испанском, чтобы убить сразу двух зайцев. Но едва он заговорил на идеальном языке кабальеро, я в прямом смысле схватилась за голову. Многие термины, которые он называл, были мне совершенно не знакомы в языковой вариации, не спасала даже любимая латынь. Я была раздавлена…

— Белла, ты чем-то расстроена? — Каллен довёл меня до кабинета математики и прислонился плечом к стене, внимательно заглядывая в глаза.

Ладно, мы типа пытаемся не врать друг другу:

— Я тупая… Конечно, меня это расстраивает, — вздохнув, я потянулась за сумкой, чтобы скорее спрятаться от этого серьезного взгляда и шибко умного типа, который хоть и очень интересный собеседник, но будит во мне дремавший последние семнадцать лет комплекс неполноценности.

Каллен рюкзак не отдал, нахмурившись, он посмотрел на меня, будто сейчас я сморозила самую большую глупость за день:

— Белла, вообще-то ты необыкновенно эрудирована и сообразительна для своего возраста… Я приятно поражён глубиной твоих знаний. А твоя логика… Ты уникум.

Я фыркнула. Ну, ещё бы! У меня фора в пятьдесят лет, мальчик…

Но вспомнив, что этот мальчик родился ещё раньше и восемьдесят с лишним лет обходится без сна, я проглотила обиду и единогласным решением тараканов постановила, что Каллен выбывает из нашего парного соревнования по причине кровавого допинга.