Я родом из СОБРа

Они только пригубили восхитительно горячую темную жидкость, как в расположении батареи тихо тренькнул полевой телефон.

– В ружье! – страшным шепотом проговорил земляк прямо в лицо Бармантаеву, который замер с кружкой в руке. – Батарею подняли в ружье! Кто-то идет к нам с восточной стороны. Сейчас все наши будут здесь. Давай к своей пушке!

Еще днем командир батареи раздал сержантам листочки бумаги с координатами целей, показал их на местности и потребовал заучить их наизусть в случае ночной стрельбы. Командиры орудий, в свою очередь, потребовали этого от наводчиков. Сам Серик не любил стрелять ночью. Не было видно местности и полета снаряда, который на долю секунды замирал у среза ствола, а потом огненным страшным стремительным шариком отправлялся разрушать и ломать все подряд, выполняя волю Бармантаева. Это очень нравилось ему, и к нему приходило ощущение удовольствия. Серику казалось, что это он сам вытягивает свой огромный кулак и точно попадает в цель. Но сегодня ночью он этого не увидит.

– Группа людей числом около двадцати человек приближается с восточной стороны к нашему расположению. Командир батальона принял решение поставить заградительный огонь. Стрелять будем бронебойными, чтобы осколками этих м...ков не покосило. По местам! – шепотом распорядился командир батареи с телефонной трубкой в руке и на память назвал координаты.

«Зачем заградительный? – удивился солдат. – Их же надо всех убивать, они сегодня меня чуть не убили». Серик вздрогнул. Перед его глазами снова возник блестящий клинок, описывающий круги и приближающийся к животу. То, что он сделал в следующее мгновение, карается в военное время расстрелом. Лучший наводчик батареи Бармантаев, про которого комбат говорил: «Чурка-то он чурка, но как стреляет, сволочь», сжал челюсти и слега шевельнул рукой. На неощутимые доли миллиметра ствол пушки поднялся, и прицел орудия сдвинулся ровно на сто метров вперед.

* * *

Рамазан пошел вперед по улице, раздумывая над тем, кто бы это мог приехать из русского батальона и для чего. Его догнал возбужденный Тимур.

– Ты видел, как этот чурка обосрался? Я хотел только по щеке ему полоснуть, чтоб запомнил. А тот урод из машины вряд ли бы стал стрелять. Он тоже обосрался! – и товарищ Рамазана довольно улыбнулся.

– Выстрелил бы тот, не выстрелил... Так нельзя рисковать. Тем более что у нас оружия нет. Да и не знаем мы, для чего они приехали. Скорей всего, с нашими договариваться будут.

– Слушай, Рамазан, ты как хочешь, а я пойду сегодня ночью. У меня брата с семьей расстреляли, ты знаешь. И после этого я буду на этих сволочей спокойно смотреть? Никогда! А может быть, тот самый урод и стрелял в него!

Рамазан смолчал. Он, конечно же, знал эту историю. Месяц назад брат Тимура повез свою жену в больницу, в Грозный. Уже стемнело, и по дорогам передвигаться было опасно – не из-за угрозы, исходящей от боевиков, а из-за возможности получить пулю от русских. Дело было в том, что личный состав блокпостов, расставленных на узловых перекрестках федеральной трассы и городов в республике, при ночном нападении мог рассчитывать только на себя. Любая военная колонна, высланная на помощь, обстреливалась или уничтожалась. Поэтому в темное время суток блокпост превращался в крепость с круговым обстрелом, и солдаты, уже имевшие печальный опыт ночных нападений, предпочитали палить на поражение первыми по всему, что движется.

При приближении к блокпосту в темное время суток необходимо было снизить скорость до 30 км, включить свет в салоне и держать руки на виду. В старом «жигуленке» чеченца лампочкой в салоне никогда не пользовались, да он и не вспомнил про нее, когда на приличной скорости подскочил к перекрестку. Он все время оглядывался на жену, которая бредила, не переставая, на коленях у матери на заднем сиденье. Воспаление легких пытались вылечить дома подручными средствами, но температура не падала, и женщина уже не приходила в сознание. К вечеру ей стало хуже, и муж похолодел при мысли о том, что до утра она не доживет. Погрузив ее и тещу в машину, он рванул в Грозный, надеясь хоть там найти лекарства и врача.

На расстоянии около сотни метров в дальнем свете фар брат Тимура заметил темное округлое строение, стоявшее недалеко от перекрестка.

Он все понял и вспомнил, нога его плавно коснулась педали тормоза.

В ту же секунду по машине из двух спаренных стволов ударила «зушка», подняла ее в воздух и разорвала на куски. Снаряды зенитной установки калибра 14,5, предназначенные для поражения и уничтожения низколетящих целей, без труда превратили старый «жигуленок» в дымящуюся кучку горячего металла.

В утреннем рапорте командир сообщил о попытке тарана блокпоста заминированной машиной. Останки людей и «жигуленка», разбросанные на дороге, пролежали до утра. Ночью к ним никто не вышел.

* * *

Рамазан вздохнул. Нелепая случайность вызвала неистовую ненависть Тимура и всех его родственников. На вопрос «За что?» – ответа не было.