Я, Роми Шнайдер. Дневник

В конце концов, мне же ещё не 60 и я ещё не совсем истрепала свои нервы...

И Харри, мой муж, знает: когда я работаю, то в голове у меня — только работа. Он — первый мужчина, который принимает меня такой, какая я есть. Время с Делоном было безумным, эти пять лет. С Харри я и сейчас, спустя семь лет, чувствую себя в безопасности.

6 мая 1972 года

Об интервью и речи быть не может. Всякий раз, увидев журналистов, я чувствую себя как кролик перед удавом. Взгляд этих людей меня настолько парализует, что я не могу произнести ничего разумного. Только думаю: конечно, они хотят мне подстроить каверзу. И поэтому реагирую так агрессивно. Я знаю, что этим приношу вред самой себе. Но я же не могу выпрыгнуть из своей шкуры. И лицемерить тоже не могу. Поэтому я должна точно обдумывать, что я говорю. Лучше всего это получается на иностранном языке, потому что тогда я могу лучше концентрироваться.

Между тогдашней Зисси и моей сегодняшней ролью нет ни малейшего сходства!

13 мая 1972 года

Это же невозможно: выйдешь вечером, а на следующий день читаешь, что разрушаешь брак или обманываешь своего мужа!

Письмо Магде Шнайдер

14 июня 1972 года

Дорогая мамочка, всё было как раньше. Я ходила ночью по дому, вспоминала своё чудесное детство. Так жаль, что я не могла остаться дольше. Большое, большое спасибо. Твоя Роми.

30 сентября 1972 года

Мы уже думали, не переехать ли из Гамбурга в Париж. Моя основная работа происходит во Франции. Когда Давид пойдёт в школу, то мы могли бы надолго не расставаться. И Харри любит Париж, и свою работу для Германии он тоже мог бы выполнять из Парижа.

13 ноября 1972 года

Прокатная фирма хочет выпустить «Троцкого» в Германии под названием «Девушка и убийца». Спрашивается, что эти люди при этом думают. Почему фильм не может идти под тем же самым названием, как во всём мире, «Убийство Троцкого»?

Разве я выгляжу угрюмо и заносчиво? Что обо мне говорят, не так уж безумно меня интересует. Если кто-то хоть слегка выделяется из массы, масса тут же записывает его в задаваки. Вы же видите: написанное обо мне — в основном ложь, лживые сочинения бездарных, глупых журналистов. Это меня продвигает? Возможно, потому что я всё время должна себя заново утверждать. Всё, что я делаю, порождено этой позицией. Что я могу, чего я стою, могу ли ещё продвинуться?

Мы ищем сейчас в Париже что-нибудь подходящее. Наш сын ведь скоро пойдёт в школу. Мы хотим, чтобы он вырос двуязычным. Так ему потом будет легче. Я бы охотно познакомилась с пловцом Марком Спитцем. Мне нравятся победители. Это же странно: кто-то выигрывает одну золотую медаль за другой, а ему желают ещё одну и ещё одну. Как это так? Вроде бы уже достаточно. Победители должны сиять. Я такая же впечатлительная, как и все люди.

Ты, Харри, конечно, не видишь ничего особенного и уникального в этих людях. Господин Хаубеншток, разумеется, опять забыл, что его жена что-то кумекает.

Всё ещё дуешься?

Что вы хотите, я просто нормальная женщина. Моя каждодневная жизнь такая же, как будни любой женщины, имеющей мужа и сына. Разве что я не хожу покупать молоко и булочки. Моя мать не оставила мне никакого другого шанса, кроме как стать актрисой.

18 ноября 1972 года

Я вовсе не робкая. Я охотно бываю одна, в моём тихом уголке, где я сейчас живу. Но это не имеет ничего общего с робостью! Я люблю свою работу. И контакты с людьми мне тоже нужны — но не слишком много! Уж извините, я не могу жить в ночных клубах! Конечно, я выбираюсь. Даже и в ночные клубы. Но очень скоро меня тянет выйти оттуда вон! Потому что это пустая трата времени. Жизнь для этого слишком коротка. А всё так быстро раздувается. Даже здесь, в Париже. В мировом городе, слава Богу, не провинциальном. И всё же уже наутро в газетах напечатано: она была с тем-то и с тем-то, там-то и там-то. Из этого тут же сочиняется очередная глупая история. Им же надо заполнять чем-то каждую дырку в газете. Я просто не могу больше всё это читать.

Люди, с которыми я могу разговаривать, меня понимают. Но другие? Сказано же: жизнь слишком коротка. Времени жалко.

Я знаю: я ужасная, иногда даже скверная — но фотогеничная. Так говорила моя мать. И она знает меня очень хорошо. Если я — старая сентиментальная венка, то точно так же я — старая сентиментальная парижанка. C’est la même chose [31]!

Французы научили меня жить, любить, одеваться и спать.

Я знаю точно, кому я оказываю любезность. Потому что я точно знаю: что бы я ни сделала опрометчиво, однажды я получу это обратно. Я не расчётлива. Нет. В сущности, я — как раз нечто противоположное! Поэтому я и получила столько оплеух! Но сегодня, в мои 34 года, я не могу вылезти из кожи. Если я чего-то хочу, я это делаю.

Но я знаю, сколько у меня было счастья. И сколько счастья благодаря этой профессии. И ещё кое-чем я ей обязана. Всё я сделала сама, совсем одна. Я много трудилась...