Я - Русский офицер!

Теплушка особого эшелона НКВД СССР, скрипнув чугунными тормозными колодками и, громко лязгнув буферами сцепки, остановилась на отдаленном разъезде. Лай сторожевых собак не заставил себя ждать и уже через несколько секунд, голос конвойного и стук приклада автомата в двери вагона, разбудил спящих на деревянных нарах штрафников.

— Подъем, подъем, сучья босота! Готовимся к выгрузке! Готовимся, с вещами на выход! Не спать, не спать, урки лагерные, готовимся к выгрузке.

Двери вагона звякнули замком, шумно раскрылись, и в глаза штрафников ударил желто-красный свет заходящего за горизонт солнца.

— Во, вам, бля… и фронт! Ежики кудрявые! Выходи, каторжане, умирать за Родину! — сказал один из блатных и, накинув на плечо солдатский вещевой мешок, первым выпрыгнул из теплушки на железнодорожную насыпь.

Вдоль всего состава, на удалении не более пятидесяти метров от эшелона, вытянулась цепь солдат из конвойной роты НКВД, которые в соответствии с инструкцией держали автоматы наготове, исключая любую возможность побега «спецдобровольцев». Овчарки рвались с поводков, грозно скалились и лаяли на тех, кому Родина в последний раз «доверила» право умереть на передовой Калининского фронта, напоследок смыв кровью свой «позор» перед многострадальным советским народом.

Начальник пересыльного лагеря майор НКВД Селиванов, перетянутый портупеей, стоял посреди железнодорожной платформы, держа в руках список штрафного состава, прибывшего на фронт. Он глядел из-под козырька своей фуражки, как бывшие осужденные, разжалованные «за трусость», «саботаж» и нарушение законов военного времени, офицеры выползают из вагонов и выстраиваются в шеренгу для последней проверки. Их серые от длительного переезда, недоедания и небритые физиономии, в последних лучах заходящего за горизонт солнца, как-то сами собой выглядели пугающе и даже зловеще. Черные глазницы, ввалившихся от голода и усталости глаз, да желто-грязный восковый цвет кожи, отразился на лицах штрафников печатью близкой смерти. И было не удивительно, ведь им по приказу «о штрафных подразделениях», как всегда отводилась самая кровавая и самая смертельная роль в этом жестоком спектакле войны, самой жестокой войны.

В эту минуту каждый из них знал, что идет на верную гибель. Но это уже ничего не могло изменить в их солдатской судьбе, ведь огромный молох уничтожения людей запущен и каждый день, каждый час и каждую минуту он будет перемалывать людские жизни, требуя все новые и новые жертвы.

— По отрядно! Становись, равняйсь, смирно! — прозвучала команда капитана, и бывшие уголовники, глядя на своих коллег по несчастью, осужденных военным трибуналом солдат, сержантов и офицеров, пришли в движение.

— Начальникам отрядов проверить наличие спецконтингента и доложить! — сказал капитан и полустроевым шагом, чтобы не споткнуться о рельсы, подошел к стоящему на деревянной платформе майору.

— Товарищ майор, эшелон со спецконтенгентом, для участия в боевых действиях по указу 227 прибыл в ваше распоряжение. За время движения спецэшелона в результате драк и стычек уголовного контингента с бывшим составом военнослужащих, направленных в специальные добровольческие и штрафные соединения по приговору военного трибунала, двенадцать человек были убиты. В данный момент начальниками отрядов проводится проверка всего состава. Тела погибших находятся в хозблоке последнего вагона состава.

— Вольно, капитан! — сказал майор, и пожал руку начальнику конвоя.

— У меня, бля…. каждый такой этап по десять, пятнадцать трупов. Ну, никак зеки не могут поделить свою «власть» со штрафниками, будь они трижды не ладны… Знают же, суки, что им вместе воевать в одних окопах, жрать с одной миски, а все равно лезут, сволочи, на рожон… Трупы актировать и закопать!

— Есть актировать! — ответил капитан, взяв под козырек.

— Так! — сказал майор, перелистывая листки состава прибывших, — У меня по спискам значится семнадцать офицеров-летчиков. Ты, капитан, давай-ка собери их всех вместе и направь вон в то строение… Личные дела, награды, и прочую херню, в виде личных вещей, передашь старшему лейтенанту Осмолову. Он мой зам и занимается офицерами-летчиками, прибывшими на фронт. На них у нас отдельный наряд в четвертую ударную армию в хозяйство полковника Федорова. Завтра прибудет «покупатель» из 157 истребительного авиаполка специального назначения, вот он их и заберет.

— Это правда, товарищ майор, что это последняя партия летчиков? Я слышал, что товарищ Сталин недавно подписал приказ амнистировать их.

— Эти штрафники под амнистию не попадают. Осуждены, капитан, трибуналом до подписания приказа. Пусть повоюют рядовыми, а там Родина посмотрит, возвращать им награды и воинские звания или нет…. На днях, капитан, такая рубка будет, что, как в воздухе, так и на земле, будет жарко, как в пекле. Это за месяц уже шестой эшелон и в каждом от восьмисот до тысячи человек.