Я русский по складу, по сути...

Тут не могу удержаться, чтобы не сказать о выступлении 22 июля в телепрограмме «Красный проект» Владимира Рыжкова, бывшего депутата Думы. Коснувшись национального вопроса в советское время, он — как видно, с целью наиболее выразительной характеристики его состояния, — поведал вот что. Дело было, как можно понять из рассказа, году в 1983—84-м на Алтае — видимо, в Рубцовске, откуда рассказчик родом. Был у него школьный друг, который очень хорошо знал математику. Мало того, получил при окончании школы золотую медаль. Словом, выдающийся мальчик. И не захотел он учиться в Алтайском университете, который окончил сам Рыжков, а поехал поступать на физмат в МГУ. Вскоре возвратился «убитый». В чём дело? — кинулся к нему его друг Вова. Не приняли… Как так? Почему?. Да очень просто, говорит: я же еврей… И опять залился слезами… А как звать страдальца, как фамилия? Рассказчик молчит. Может, Костя Эрнст? А какова его судьба — в пастухи, что ли, пошёл, или на московском телевидении оказался? Молчит Вова… Да жив ли мальчик? Или укатил в Израиль? Тайна…

Вы, сударь, оглашая на всю страну свою домотканную чушь, возможно, считали себя первопроходцем в борьбе против советского антисемитизма. Вам почему-то неведома литература о страданиях таких мальчиков, а она интересна. Я в ней несколько осведомлён, ибо хорошо знал одного из пламенных энтузиастов этой литературы, критика Бенедикта Сарнова. Он уведомлял нас о куда более ужасных историях, даже с летальным исходом. Вот ваш безымянный друг растворился в эфире или укатил куда-то, а безымянные персонажи Сарнова, дети безымянных «знакомых», не поступив в МГУ, поднимались на самый высокий этаж его нового здания — знать, специально для этого и построенного антисемитом Сталиным — и сигали оттуда в бессмертие под пером Сарнова. «Да, — уверял он, — историй о наглой, подлой, гнусной дискриминации школьников-евреев, тщетно пытавшихся поступить в разные советские вузы, мне приходилось слышать множество. И были среди них совершенно чудовищные!» Действительно, разве не чудовищно, если один из них, представьте себе, говорит, на приёмных экзаменах даже доказал теорему Ферма, но всё равно пришлось прыгнуть с высокого этажа МГУ…

А вот это особенно интересно у Сарнова: «Академик Понтрягин и другой знаменитый математик, ставший впоследствии крупнейшим идеологом антисемитизма (т. е. противником русофобии. — В. Б.), — Игорь Шафаревич у себя(?!) на математическом факультете МГУ установили такую систему экзаменов, что не имел шанса просочиться даже абитуриент с самой микроскопической прожидью. Эта их система была куда более совершенной, чем жалкие "нюрнбергские законы" их педантичных немецких коллег».

Как известно, Л. С. Понтрягин с тринадцати лет был слепым, и уже по одному этому не мог иметь никакого отношения к «системе экзаменов» с предварительной проверкой на «прожидь». Не имел к ней отношения и И. Р. Шафаревич. Экзамены — дело администрации, а оба академика к ней не принадлежали. Мало того, к тому же, они работали не в МГУ, как уверял Сарнов, а в Математическом институте Академии Наук. С какой же стати кинулся Сарнов хотя бы на первого из них? Дело, скорее всего, вот в чём. В воспоминаниях Лев Семёнович писал об одной своей аспирантке: «Она меня совершенно поразила… Жаловалась мне, что в текущем году в аспирантуру принято совсем мало евреев, не более четверти всех принятых. А ведь раньше, сказала она, принимали всегда не меньше половины». Этих строк вполне достаточно, чтобы сарновы на всю жизнь возненавидели, как фашиста, знаменитого учёного и мученика, лауреата Сталинской (1941) и Ленинской (1962) премий, Героя Социалистического Труда (1969), гордость русской науки.

А вы, Владимир Рыжков, подумали хотя бы о том, как же ваш таинственный друг мог получить золотую медаль, если в стране царил звероподобный антисемитизм? И почему вы так сразу ему поверили, и помните больше тридцати лет? Не могли же ему заявить или наложить резолюцию на заявлении: «Отказать, потому что еврей». Это же он сам так решил. Как тот заика, который хотел стать диктором, а его не взяли. Ведь друг ваш мог и опоздать с подачей заявления: Рубцовск-то от Москвы подальше, чем Мытищи. Могло уже не оказаться и свободных мест. Да мало ли что!. Между прочим, меня тоже поначалу не приняли в Литературный институт, а ведь я русский и пришел с фронта, где уже начал печататься, да ещё был кандидатом в члены партии. А в приёмной комиссии были и евреи. Будь я мыслителем вашего пошиба, Рыжков, я мог бы подумать, что это антирусские еврейские штучки. К слову сказать, и дочь моя с первого захода тоже не попала в МГУ. А про её отца давно поговаривают, что он — замаскированный еврей, позже один факир целую книгу написал, где доказывает это. И дочь моя, если бы училась у вашей матушки Галины Яковлевны, могла бы посчитать себя невинной жертвой антисемитизма.