Я русский солдат! Годы сражения

А. Проханов: – Я просто помню такой же мораторий на испытания ядерного оружия, объявленный Горбачевым после прихода к власти. И потом мне повезло, я присутствовал при выходе Советского Союза из этого моратория. Я поехал в Семипалатинск и видел первый термоядерный взрыв на полигоне после того, как мы вышли из моратория. Я думаю, что мораторий на испытания в Северной Корее продлится не слишком долго.

Т. Фельгенгауэр: – А, то есть раньше времени радуются эксперты, которые говорят, что вот это вот заявление о моратории на ядерные испытания – это начало к разрешению вот этих бесконечных, шестисторонних бесконечных переговоров вокруг ядерной программы Северной Кореи и прочего-прочего? Рано радуемся?

А. Проханов: – Я думаю, что вообще мы рано чему-то радуемся. Но я думаю, что это дипломатический шаг. Под этот мораторий Северная Корея получит много дизельного топлива от Америки, много чего еще.

Т. Фельгенгауэр: – Ну, Америка уже говорит про продовольственную помощь.

А. Проханов: – Ну, и продовольственная помощь. Так что они не напрасно прекратили.

Т. Фельгенгауэр: – Вот тут вам оранжевый квадратик специально включили к нашему эфиру под конец.

А. Проханов: – А что там такое?

Т. Фельгенгауэр: – Нет, все, уже выключили. Эх. Вот это просто какое-то оранжевое полотнище вывесили. Но согласитесь, что это выглядит достаточно революционно, ну, в хорошем смысле (подобные заявления от Северной Кореи).

А. Проханов: – Ничего подобного – они прекращали уже несколько раз и обогащение, и мораторий вводили. Это выглядит традиционно, а не революционно. Это выглядит абсолютно ситуационно. Я бы особенно не радовался и не возмущался этому.

Т. Фельгенгауэр: – Да. Печаль.

Что делать 4 марта? Выдайте инструкции вашим поклонникам, которых тут огромное число у нас в SMS.

А. Проханов: – 4 марта, мне кажется, нужно проявлять стоицизм, и я никому не могу рекомендовать кандидата, за которого следует отдать голоса. Видимо, сам я не пойду на выборы, потому что у меня нет предпочтений среди этого списка. Но надо готовиться к очень тревожным событиям 5-го и 6-го числа. И не впадать в истерику, в эйфорию и в панику. Просто трагическое колесо русской истории, которое один раз провернулось в феврале 1917 года, второй раз провернулось в августе 1991 года, готово провернуться еще раз в марте 2012 года и прохрустеть русскими костями.

Т. Фельгенгауэр: – Да. Но тут возникает… Даже не знаю, задавать ли вам вопрос «Есть ли жизнь после 4 марта?»? Или судя из всего сказанного, пока непонятно?

А. Проханов:– Как Мандельштам сказал, «и кровавых костей в колесе».

Т. Фельгенгауэр: – Жизни нет после 4 марта, судя по всему.

А. Проханов: – Да будет жизнь! Она была, ведь, и после февраля 1917-го, и после августа 1991-го.

Т. Фельгенгауэр: – Будет, но какая? Вот вопрос.

А. Проханов: – Но какая. Просто русская либеральная интеллигенция обладает поразительной способностью ввинчиваться в эту централистскую власть, упрекая ее в отсутствии гуманитарных представлений, справедливо упрекая в отсутствии гуманитарных представлений, и в конце концов приводя эту власть в прах, в труху, после чего возникает ситуация, когда гибнут все гуманитарные представления, за которые сражалась эта либеральная интеллигенция, и сама она оказывается растоптанной, окровавленной и расстрелянной. После этого она частью исчезает вовсе, частью уходит в подполье, мимикрирует под другую интеллигенцию. А потом опять в ней происходит регенерация и все начинается снова. Вот такая абсолютно трагическая фатальность.

Т. Фельгенгауэр: – Это какой-то трагический замкнутый круг.

А. Проханов: – Фатальность. Это не круг, это колесо называется.

Т. Фельгенгауэр: – Да. Трагическое колесо.