Я сам себе дружина!

Северянка уснула под утро. Она и любилась, как Стрига – яростно, дико, и Мечеслав вскоре отбросил удерживавший его страх напугать её, пробудить воспоминания чёрной ночи. Теперь она улыбалась во сне – и это была первая улыбка на её губах, которую он увидел. В голове всё было вверх тормашками. Опять… опять этот выбор между долгом и долгом – точнее, между бесчестьем и бесчестьем. Бесчестно было изменить Бажере – и бесчестно было б оттолкнуть эту прекрасную и страшную женщину, селянку с сердцем дочери витязя. Жалел ли он? Мечеслав Дружина оглянулся на лицо спящей рядом с ним ключницы. Нет. Даже если за то, что он сейчас сделал, ему бы пришлось умереть – нет.

И даже если в совершившемся нет бесчестья – что делать ему теперь? Кто она ему? Отец говорил – мужчина всегда в ответе за свою женщину…

Под эти раздумья он потихоньку оделся, чуть шипя, когда ткань рубахи касалась пропаханных ногтями Стриги – вот уж и подлинно, когти, как у ночной хищницы из свиты Трёхликого! – борозд. Нацепил пояс с мечом и ножом, замкнул поверх рубахи и чуги. Плащ… плащ оставил – на нём спала Стрига.

Ушёл, стараясь потише ступать по дощатому полу заборола. Спустился к воротам и в них наткнулся на поднимавшегося снизу, с берега, Икмора. Сын Ясмунда выглядел не в пример веселее самого Мечеслава Дружины, хотя и зевал во весь рот. Оружия при нём не было, только нож на поясе, да и одет был скудно – собственно, выше пояса на нём вообще ничего не было.

– Эгей, Дружина! – Икмор хлопнул приятеля по плечу. – Гляжу, ты и тут не скучал. А чего такой невесёлый?

– Да вот думаю – сейчас на нож кидаться или погодить… – проговорил Мечеслав, глядя мимо друга на берег, где уже еле мерцали последние догорающие костерки – зато навстречу рассвету занималась новая песня.

– Что случилось? – встревожился сын Ясмунда. Веселье с него как рукой сняло.

Мечеслав поглядел на друга, вздохнул и махнул рукою.

– В общем, я тебе сейчас всё расскажу. А ты скажи – по чести я поступил или против чести…

Хотел уж было добавить – «ты ж Вещему Ольгу внук», но вовремя вспомнил, как молодой русин относится к таким напоминаниям.

Выслушав, сын Ясмунда тряхнул чубом и с недоумением поглядел на вятича:

– И за что ты себя судить вздумал? Ты разве не хотел жениться на другой?

Мечеслав уставился на друга:

– Так то – женитьба!

– А это – Купала. Обряд. Долг перед Богами. В Купалу как раз одному в уголке сидеть – перед Богами нечестие. И твоей полонянке – ей разве хуже стало? Понятно, что не лучше – но ведь и не хуже. В чём твоя измена? Ты вызволять её раздумал? Мстить отказался?

– Скажешь!

– Ну вот.

– А с ней-то теперь как быть? Со Стригой? Я ведь… я теперь должен её защищать. Я теперь отвечаю за неё.

– Дружина. – Икмор поднял на друга потемневшие глаза. – Ты теперь княжий муж. Гридень. Ты за всех отвечаешь. И всех защищаешь. Понял?

Мечеслав хлопнул глазами.

– П… понял.

Рука Икмора вдруг соскользнула с Мечеславова плеча, а сам он поражённо уставился мимо приятеля, за ворота, вниз.

Снизу к воротам шёл одноглазый Ясмунд. И это само было б для молодых дружинников поводом застыть истуканами. Но в обнимку с седоусым шли две молодые девчонки с сонно-сытыми мордочками, с распухшими красными губами. Одну Мечеслав узнал – та самая Жалёна, которую вятич собирался защищать от кота Рыжко. Лукаво стрельнула на остолбеневших парней глазенками, хихикнула звонко и прижалось щекой к груди одноглазого.

– С-слава Перуну! – опомнился Мечеслав, поднимая руку в дружинном приветствии. Икмор только на полмгновения отстал от друга. Ясмунд, скользнув по сыну и дружиннику янтарным глазом, ответил тем же, сняв руку с плеч Жалёны и вскинув её вперёд и вверх. С тем и прошёл мимо, невозмутимый, будто большая ладья-насад мимо двух рыбацких челнов, жмущихся к берегу.

Парни проводили его ошалелыми взглядами, потом посмотрели друг на дружку.

– А ты говоришь… – с чувством произнёс Икмор.

Сменившись у ворот и поднявшись на забороло, Мечеслав не застал Стриги. Только лежащий под стеною плащ, хранивший запахи и тепло её тела.

Сама ключница при следующих встречах вела себя так, будто случившееся в Купальскую ночь пригрезилось вятичу. А сын вождя Ижеслава совсем не знал, как начать разговор. Под конец он положил себе с первой же добычи в бою справить Стриге-Нежке какой-нибудь подарок.

Хотя бы чтоб был повод заговорить.

С того самого дня, как закончился срок его новому отрочеству в дружине русского князя, Мечеслав собирался подойти к князю и потребовать выполнения обещанного. Когда срок войне? Когда обещанная битва со всеми полчищами Итиля?

Когда он сможет рассчитаться с теми, кто похитил Бажеру?

Но вышло так, что первые тревоги пришли в жизнь русского дружинника Мечеслава Дружины совсем с другой стороны.