Я сам себе судья

Кстати, моя популярность уже в 1960-е годы у кое-кого вызывала раздражение. Но я не пел песен о Хрущеве и потом о Брежневе, я пел песни о подвиге, о Великой Отечественной войне. Да, потому что это прошло через мою жизнь, потому что я – дитя военного времени. И трудовой подвиг меня всегда восхищал, потому что я ездил на стройки в Братск, в Тынду, на БАМ и т. д. Да, я очень люблю быть где-то на передовой и общаться с теми людьми, которые работают в экстремальных условиях, проявляют себя и этим отличаются от обычных людей.

Первый брак

Со своим отцом я встретился еще раз, когда уже стал известным артистом: просто мне очень нужна была московская прописка. Я все же собирался окончить Гнесинский институт, и, чтобы расти дальше, необходимо было остаться в Москве. Весь Советский Союз распевал мои песни: «А у нас во дворе», «Бирюсинка», «Морзянка», «Пусть всегда будет солнце»… Да мало ли было успехов, которых я успел добиться на эстраде, но, как назло, у меня не было пресловутой московской прописки. И отец не отказал мне. Это был 1964 год.

И вот, как только мне разрешили прописаться в Москве, я приобрел себе двухкомнатный кооператив на Проспекте Мира, в доме 114а. И начал жить в своей собственной квартире. Правда, на первом этаже, так как это оказалась единственная квартира, которая еще оставалась непроданной. И как только она у меня появилась, в 1965 году, я женился на Веронике Кругловой – солистке Ленинградского мюзик-холла, которая прославилась песней Аркадия Островского «Возможно, возможно, конечно, возможно…» и песней Оскара Фельцмана «Ходит песенка по кругу».

С Вероникой мы познакомились в Ленинграде на сборных концертах. Потом встретились опять же на концертах в Москве. Один из них проходил на даче ЦК комсомола в Переделкине, а потом там был организован для нас прием. И некий комсомольский вождь стал за Вероникой приударять. Но она была категорически против каких-либо отношений с ним. И я оказался рядом, чтобы помочь ей избавиться от назойливого кавалера. Девушка была благодарна мне, мы с ней стали встречаться, и через три месяца сыграли свадьбу в «Гранд-отеле» гостиницы «Москва», где был весь цвет столицы – композиторы, поэты, артисты…

Как-то так получилось, что вскоре после свадьбы она стала работать в концертной бригаде Игоря Гранова. А это значит: она – в одну сторону, я – в другую. И случилось так, что я узнал о ее теплых отношениях с композитором, царство ему небесное, Леонидом Гариным. Я таких вещей не прощаю.

Короче говоря, жизнь наша не сложилась. Она постоянно была на гастролях со своим коллективом, а я гастролировал со своим. Так в бесконечных разъездах и ссорах мы прожили около двух лет. Разумеется, это ни к чему хорошему не привело, и мы, в конце концов, разошлись.

Кстати, когда я женился на Веронике, мне уже исполнилось двадцать семь лет. Мама переживала по поводу моего брака, но не вмешивалась. Ей не нравилось, что я женился на певице. Мы, действительно, много ездили по стране, и до меня доходили слухи о ее недостойном поведении. Когда мы встречались, начинались бурные выяснения, а мама еще жила в Днепропетровске и жутко расстраивалась. Однажды она сказала: «Так нельзя, сынок. Или вы будете жить вместе, или ничего не получится».

Однажды, было это в 1967 году, приезжаю домой после гастролей, а Вероники все нет и нет, я даже стал беспокоиться. Смотрю в окно, и вдруг вижу, что она выходит из машины с одним композитором. Выяснили отношения, после чего мы с Вероникой расстались. Я оставил ей квартиру, в которую она потом благополучно вселила своего второго мужа, тоже баритона, Вадима Мулермана.

А вот еще интересный и в то же время вопиющий по своей вероломности факт. Бывший поклонник Вероники – журналист из «Советской России» – решил воспользоваться информацией о наших отношениях, которой она с ним делилась по старой дружбе, и опубликовал обо мне лживый разгромный материал под заголовком «Лавры чохом»[2]. Мало того, там же он задался вопросом: «Как такой аморальный тип мог получить высокое звание заслуженного артиста Чечено-Ингушской АССР?» А мне как раз в 1964 году присвоили это звание…

В чем меня только ни обвинил этот ревнивый журналист: и в алкоголизме, и в аморальном образе жизни, и в каких-то проступках, которые противоречили кодексу строителя коммунизма… В конце статьи он вынес «вердикт»: Кобзону нужно запретить выступать в Москве и Ленинграде, и, конечно же, по радио и телевидению. Так меня в первый раз отлучили от ТВ…

Каюсь, отчасти это корреспондент был прав: по молодости были в моей жизни и алкоголь, и женщины. Но все – в меру! Никогда я не был ни бабником, ни пьяницей. Как все молодые люди, любил повеселиться, сбросить стресс после изматывающих гастролей, многочасовых концертов, многодневных переездов. Все! Кроме того, известно, что сердце пьяницы, как правило, не выносит постоянных перелетов, не говоря уже о сольных концертах, на которых, если хочешь оставаться востребованным, должен всегда работать вживую и на полную силу…