Я сам судья. Я сам палач

— Но вмешался злой рок, — проговорила Анна Акимовна. — И Катя в этом не повинна. Ее родители крупно рассорились. Мама сразу после выпускного забрала Катю, уехала в Тюмень, там повторно вышла замуж, но вскоре овдовела. Катя поступила в аграрный, мыкалась по общежитиям, окончила, работала в каком-то сельскохозяйственном НИИ. С семейной жизнью у нее не сложилось, она развелась. — Мама невесело улыбнулась. — Копила на квартиру, в кризис все потеряла. У нее был ребенок, девочка с врожденным пороком сердца. Не смогли вылечить, умерла крошка. Пыталась осесть в Новосибирске, Красноярске, но всюду жизнь не складывалась. Умерла мать. Катя продала квартиру в Тюмени, еле рассчиталась с долгами. Восемь месяцев назад вернулась в Быстровку. Отец был плох, перенес инсульт, требовал ухода. Он ведь так и прожил тринадцать лет бобылем. Катюша в городе была, когда его опять тряхнуло. На этот раз так, что скончался Федор Поликарпович. Катя осталась в Быстровке, живет одна, отбивается от ухажеров, огородик возделывает.

— Ничего себе, досталось от жизни. — Илья покачал головой. — А ведь по ней и не скажешь.

— Да, прекрасно выглядит, веселая, но сломалось в ней что-то. Иногда это видно. Живет там же, где и раньше. У нас Трубная, девять, у нее — пятнадцать. Дружила с нашей Настей, часто о тебе спрашивала. Но мы же сами про тебя толком ничего не знаем, говорим, что в армии служишь, офицером.

— А почему я не знал, что она здесь? — недоумевал Илья.

— А когда ты приезжал последний раз, помнишь?

Илья смутился и спросил:

— Чем же она занимается? На что живет?

— Горничной работает. Тут не только деревня, но еще и целые поместья богатых людей. Ближайшее — за Багуринской рощей. Там и трудится горничной. Хозяин — серьезный банкир. У него семья, охрана, приезжает не часто, но бывает. Мужчина, по словам Кати, неприятный, но вроде не обижает, с зарплатой не обманывает. Иначе давно бы ушла. А так трудится, за порядком следит, хоромы в чистоте поддерживает. Двадцать пять тысяч он ей в месяц платит. Здесь ходьбы пятнадцать минут через рощу.

— В принципе неплохо. — Илья сделал неопределенный жест. — По деньгам, имею в виду.

— Неплохо? — Мама усмехнулась. — Для нашей глубинки это целое состояние, сынок. Люди по восемь тысяч получают и живут как-то. Многие еще и пьют с этих денег. Ладно, разговорились мы с тобой. Ты хоть зубы чистил? На могилку надо бы сходить. — Лицо матери снова потемнело. — Порядок навести, прибрать, подмести, подумать про оградку и памятник.

— Я все оплачу, ты не волнуйся, — быстро сказал Илья.

В тот же день после замеров и обсуждений он договорился про оградку и памятник с мастерами из соседних Сосенок. Они обещали сделать все через неделю. Илья сидел с матерью, работал в сарае с отцом, очищал подсобные строения от многолетнего хлама, вывозил его на свалку.

Виктор Александрович кусал губы, еле сдерживал слезы. Сыну приходилось отвлекать его глупыми разговорами, хотя у самого душа стонала. Казалось, брякнет сейчас калитка, вбежит Настя, веселая, с распущенными волосами, начнет тормошить. Мол, вы что такие, будто в воду опущенные?

Калитка иногда брякала, приходили люди, выражали соболезнования. Иные намекали на продолжение поминок, не прочь были выпить. С такими Илья держался твердо. Не свадьба, чтобы второй день праздновать! Оставьте нас в покое, и без вас тошно. Мужики уходили сконфуженные, что-то бурчали под нос.

— Зря ты так, Илюша, — сказал отец. — Люди же к нам по-доброму. Надо дать им выпить, поесть.

— Мы с тобой сами все выпьем и съедим, — огрызнулся Илья. — Прости, отец, может, я в чем-то не прав, но надо заканчивать с этими плакальщиками. Настя всегда останется с нами. Я не знал никого искреннее и чище. Не надо все усложнять и множить беду. Достаточно тех слез, которые мы ночью выливаем в подушку. Сегодня еще погорюем, а завтра надо браться за дело. Что мы еще не вывезли? Как твой «жигуль», живой? Может, дрова поколоть надо? Что у нас с рыбалкой? Такая плотва в Томке водилась — неужели вымерла вся? Предлагаю через пару дней взять с собой маму и махнуть с удочками на берег. Ты как?

Временами они оживали, потом опять угасали. Вечером выпили с отцом по маленькой, разговаривали до полуночи, перебирали старые альбомы. Мама рыдала. Муж и сын пытались ее успокоить, но не усердствовали. Ей нужно было выплакать все, что скопилось в душе.

Наступило новое утро. Илье снова было тягостно. Давили занавешенные зеркала, семейные фото. Он возился во дворе, колол дрова, потом решил отремонтировать покосившийся сарай. К ограде подходили люди, здоровались. Он мрачно кивал, выслушивал их.

К вечеру брякнула калитка, вошла она. Илья невольно заулыбался. Катерина — луч света в темном царстве. То ли Островский, то ли Тургенев, он хоть убей не помнил.

Женщина улыбнулась, хотела подставить щеку для поцелуя, но передумала. Мол, невелика птица.

Они поговорили пару минут ни о чем, просто приятные, ничего не значащие слова. Потом Катя отправилась в дом, выяснять, не нужно ли чего его родителям.