Я сберегу твоё сердце (СИ)

Если бы он знал. Если бы он только знал…то ни за что не отпустил бы её сейчас. Но Эва уже махала рукой, останавливая такси, а он так и стоял в подворотне.

Через день ему доложат, что Гросс от участия в операции отказалась.

21.

Три месяца спустя.

Арий не бросил службу, но в свободное время исправно общался с психотерапевтом, понимающим специфику военных. Ему даже прописали лекарства, от которых он сначала отказывался, но после разговора с Эвой всё таки начал принимать. Он не замечал за собой каких-то сильных изменений. Все таки три месяца слишком маленький срок, чтобы говорить об этом, но тугой узел в груди постепенно расслаблялся и дышать становилось легче.

С Эвой они постоянно созванивались.

Видео-звонки, непрекращающаяся переписка в мессенджерах, просмотр статусов. Вернее, Зем смотрел её: ему особо нельзя было светиться. Да и что он показал бы? Зато у Эвы по несколько раз пересматривал то, как она танцует, тренируется, гуляет, ходит в клубы и вместо ожидаемой злости чувствовал, как губы трогает улыбка. Он был в ней уверен каким-то внутренним чутьём, хоть они и не давали друг другу никаких обещаний. У него было как минимум пол года, чтобы засесть в её сердце, и Арий старательно разбирался во всех хитросплетениях смайликов и скобочек.

«Пол года. Приезжай. Поговорим» — вспоминал Зем в самых жёстких перестрелках. Эти слова были как оберег и он вытаскивал себя и ребят живыми.

Зато в нём изменения заметили все. Он уже не был той мрачной тучей и все точно видели его улыбку. Правда, ещё направленную в телефон. Впечатлились. Настолько, что к психотерапевту начал ходить и Дух. Последние отношения, которые он пытался построить с проституткой, с которой его свела Эва, закончились безжалостным разговором, где его попросили больше не маячить на горизонте. И это окончательно убедило его, что нужно что-то менять.

Самое удивительное и приятное открытие случилось с Арием после первого разговора со специалистом.

— Зачем вы хотите заниматься этим? Какого результата ждёте? — психотерапевт была приятной взрослой женщиной с глубокой голубизной глаз, но он всё равно чувствовал себя некомфортно и закрывался.

— Мне поставили такое условие — либо я хожу, либо качусь…куда подальше.

Женщина понимающе кивнула.

— Какие именно слова убедили вас?

— Что не хотят однажды столкнуться с моей неконтролируемой агрессией. Что хотят видеть понимание во мне. Что не хотят переживать за то, что на старости лет я буду вздрагивать от каждого громкого звука.

Арий хорошо помнил этот разговор. Прокучивал его, раскладывал на составляющие, менял.

— Вы понимаете, что это значит? — улыбнулась женщина.

— Конечно, — нахмурился и ещё больше вжался в кресло мужчина.

— Что, как минимум, она желает вам счастья. А, как максимум, на старости лет видит вас рядом с собою.

Арию на миг показалось, что он оглох и ослеп: внешний мир вдруг исчез, оставляя только эту женщину и сказанные ею слова. «Видит на старости лет рядом с собою?» Сколько раз он слышал этот разговор в своей голове и вроде бы понимал все слова, но смысла, лежащего на поверхности, не видел.

Из Ария будто вынули все кости. Он расслабленно растёкся по креслу, выдыхая.

Чёрт. Эва определённо умела мотивировать.

Так шло время. То стремительно катилось под откос, когда они были на деле, то затягивало в своё тягучее неподвижное болото, когда они отдыхали. Пока не раздался телефонный звонок.

Данила.

С той встречи в баре они не виделись и переписывались крайне редко.

— Эва в больнице в тяжёлом состоянии, — раздался его глухой голос и мир Ария низвергся в тёмную пучину.

22.

7 лет назад.

— Господи, Господи, Господи… — закусив до крови нижнюю губу и вжимая в лицо подушку так сильно, чтобы не просочился ни один лишний звук, выл в истерике четырнадцатилетний подросток.

Ему было до трясучки, до рвоты страшно. Но самое ужасное было в том, что подросток никому не мог рассказать об этом.

Отец в командировке, брат на улице, сидя на качелях, заигрывал с очередной хихикающей мамзель, а той женщине, которой пришлось заплатить, чтобы притворилась матерью, было глубоко пофиг.

— У вашего ребёнка тяжёлое прогрессирующее заболевание сердца. При должном уходе и лечении можно прожить дольше, чем это было раньше, но… — врач покачал головой.

«Нет! Нет! Нет!» — подросток забил ногами об кровать, отказываясь верить в услышанное. Ну кто в четырнадцать лет взаправду думает о смерти? Тут гормоны, максимализм, любовь, авантюры, а не жизнь в больничных стенах.

«Мама, — подросток изо всех сил сжался, прижимая голову к коленям, — что делать, мама?»

Мамы давно не было. Вернее, её не было никогда. И подросток знал её только по фотографиям и чужим воспоминаниям. И обращаться к ней можно было только мысленно. Но мама всегда помогала.

Выдохнуть сквозь сжатые зубы. Силой воли расслабить мышцы и перевернуться на спину. Раскинуть руки и ноги в стороны.

«Пока я живу, я буду помогать всем тем, кто рядом со мной. Пока я живу, я буду делать людей счастливыми. Пока я живу, никто не увидит моей боли и страха».