Я счастлив…

Когда воцарялся полумрак, мы подкрадывались к котлу, зачерпывали вкусное варево и убегали, что есть мочи от взрослых. Счастливчик, убежавший с добычей, обязательно делился со сверстниками. Среди моих ровесников не было понятия «твое-мое» и, невзирая на возраст, все были равными.

В летние месяцы, в самый разгар разведения коконов шелкопряда, заросли тутовника тоже становились для нас самым желанным местом. Мы, словно саранча, тучей налетали на шелковичные деревья, поедая еще незрелые плоды. Взрослые все равно не стали бы дожидаться, пока они созреют, и срезали бы молодые ветки с листьями, чтобы скормить их гусеницам шелкопряда.

Самым тяжелым временем года была зима. На четверых братьев у нас было всего две пары кирзовых сапог, и мы носили их по очереди. Дверьми и окнами в доме служили занавеси из грубой ткани. Проемы занавешивались вечером, а днем их открывали, чтобы в комнате было светло.

Стебли хлопчатника в жаровне прогорали очень быстро, превращаясь в кучку золы, и мы сворачивались клубком, съежившись от промозглого холода и сырости. Но, оказывается, человек поневоле приспосабливается ко всему, стойко перенося жизненные тяготы и лишения, так что нас в ту пору не могли одолеть ни простуда, ни другие болезни.

Мой папа, как все мужчины кишлака, ходил на скотный двор, расположенный метрах в двухстах от нашего дома. Они чистили стойла и ухаживали за скотом, но за этот тяжелый труд им не платили и медного пятака. С приходом весны, когда животноводы отправлялись с колхозным скотом на пастбища, скотный двор становился местом паломничества для окрестных жителей, которые старались вынести как можно больше навоза. Дров остро не хватало, нужда в кизяке была большой. Еще влажный навоз набивали в мешки, перевозили к себе во двор, вручную делали круглые лепе шки и высушивали на солнце. Потом эти сухие кизяки использовали, чтобы разжечь огонь в очаге и готовить еду. А если удавалось заготовить кизяка еще и впрок на зиму, это было удачей вдвойне. По сравнению со стеблями хлопчатника, кизяк давал гораздо больше жара, и тепло от него держалось намного дольше.

***

…Но вот незаметно закончилась и пора беспечных игр, «танковых сражений» в дорожной пыли, и я вступил в школьный возраст. В 1958 году, в сшитых мамой черных шароварах и простой распашной рубашке из грубой домотканой материи, я отправился в школу. Все выстроившиеся в школьном дворе дети были босоногие. Учителя, обратившись к нам с какими-то словами, ввели нас в сырые, приземистые комнаты и усадили за деревянные парты. Так на нашу семью свалились еще и школьные заботы.

Только пять лет спустя с того дня, как я впервые переступил порог школы, в 1963 году, мои ноги познали, что значит носить ботинки. Они были из парусиновой ткани, но мне казалось, что это самая прекрасная обувь на свете.

***

Мы становились все старше, и наши родители уже давали нам самые разные поручения. Если раньше мы возились в свое удовольствие с дорожной пылью и глиной, то теперь собирали пыль в мешки. Когда собирался дождь, мы поднимали эту пыль в мешках наверх и густо покрывали прохудившуюся крышу. Когда ше л дождь, мокрая пыль, как замазка, заделывала прорехи.

Но, несмотря на все наши старания, при каждом ненастье дождь словно лил прямо наши комнаты. У нас в доме дождем не заливало только две ниши в стене да полку, и между четырьмя братьями часто разгорался спор за эти ниши, и тот, кто первым занял желанное место, завоевывал право укрыться там от дождя в эту ночь.

***

Людям, которые работали не покладая рук, тогда даже не приходило в голову потребовать платы за свой непосильный труд. Но об этом я задумался позже, с годами.

Очень мало у кого водилась живность. Семьи, которые отваживались держать скотину, были обязаны вносить налоги, в том числе натуроплатой – в живом весе или мясом.

***

Едва ранней весной сходил снег, мой папа вскидывал мотыгу на плечо и отправлялся в поле прочищать оросительные арыки. Словно кадры старой кинохроники, в моей памяти навсегда запечатлелась такая картина: мама дает отцу в дорогу завернутую в чистую тряпицу половину кукурузной лепешки, а он, бережно спрятав ее за пазухой халата-чапана, уходит из дома, чтобы вернуться с поля уже в сгустившихся сумерках.

Как только земля прогревалась весенним теплом, начиналась работа по планировке посевных площадей под хлопчатник, и колхозники, разравнивая поля, работали от восхода до заката под уже начавшим припекать солнцем.

Близились дни сева хлопка, и я как-то отправился к отцу с еще горячей кукурузной лепешкой, которую только что испекла мама. Отец в тот день работал на колхозном складе ядохимикатов, где готовили к севу семена хлопчатника. Подготовка эта заключалась в протравливании семян, чтобы им не навредили паразиты. Бетонный бассейн заполнялся хлопковыми семенами, на которые сверху высыпали из мешка едкий зловонный порошок, а затем заливали эту адскую смесь водой и настаивали, будто промывали рис для плова.