Я сделаю это для тебя

Салливан все еще окружает меня покровительственным вниманием, и меня коробит от этой приторной ласковости. Я очень хорошо знаю этого человека и не сомневаюсь, что в действительности ему глубоко плевать на мое горе. Случившееся со мной — для него инцидент, который он должен «разрулить», удобный случай продемонстрировать служащим агентства свою человечность, каковой они долгие годы не замечали.

Ценности — это слово не сходит у него с языка. У агентства могла бы появиться этика. «Общность предназначения», связывающая мужчин и женщин, которые в нем работают, будет питаться его просвещенным и добродетельным взглядом на деловой мир. И мой статус жертвы помогает ему выставить в выгодном свете этот новый порядок. Я знал, что он упоминает мое имя на встречах со всеми контрагентами, говорит о моем беспримерном мужестве и плавно и незаметно переходит к собственной роли утешителя. Я стал знаковой фигурой фирмы «Салливан и партнеры» и олицетворяю собой все ценности, которые он хотел бы внести в хартию поведения: сила воли, храбрость, умение пройти испытание, стремление к успеху…

Мне донесли, что незадолго до моего возвращения на работу он даже разразился речью перед служащими и со слезами в голосе призвал коллег сплотиться вокруг меня, стать мне еще одной семьей, помочь и поддержать. Говорят, он был убедителен. Дело не в искренности, просто этот съевший собаку на маркетинге человек угадал эмоциональные ожидания сотрудников. Все выразили готовность забыть, что Салливан — бессовестный патрон: он мог сделать каждого из них значительным, показать, как использовать случившееся себе на пользу — они ведь тоже имели к нему отношение, пусть и опосредованное! — и стать ангелами милосердия. Да, они помогут мне оправиться, будут очень стараться, не оставят одного в беде! Да, они были моей семьей — еще одной! — армия святых мужчин и святых женщин, жаждущих проявить свою заботу.

Но сострадание — всего лишь маска инертности, выражение неспособности действовать и быть полезным, лицемерие людей, предпочитающих бонтонную солидарность подлинной вовлеченности в дело.

Я знаю, потому что совсем недавно сам был таким.

* * *

Я целый час готовился к нашему первому свиданию, злясь на себя за то, что нервничаю, как мальчишка, и никак не могу выбрать одежду.

Я попытался уговорить себя, что будет лучше не выпендриваться и надеть джинсы, футболку и кожаную куртку. Но любовь вступала в противоречие со здравомыслием, хотелось соответствовать стандартам ее мира, и я нашел компромиссное решение — прямые брюки и нейтральную (на мой вкус!) рубашку.

Я пришел в «Маленький Париж», увидел, что Бетти надела джинсы, кеды и футболку, и мы посмеялись над нашей глупостью.

В тот день мы впервые поцеловались. Уточню — она меня поцеловала. Мы прогуливались по улице Мерсьер. Меня просто распирало от гордости — рядом со мной танцующей походкой шла настоящая красавица с гордо поднятой головой. Всех моих прежних подружек роднили агрессивная чувственность и недоверие к окружающему миру. Они, безусловно, лучше подходили такой шпане, как я, но с Бетти я чувствовал себя другим человеком. Я был открыт миру.

Она задавала вопросы о моей жизни, я отвечал, стараясь обойти молчанием то, что могло неприятно ее удивить или шокировать, и тут она вдруг совершенно неожиданно толкнула меня к стене и прижалась губами к моим губам. То, что я испытал, сравнить было не с чем, как будто раньше я ни разу не целовался с девушкой. Я чувствовал жар тела Бетти и все крепче сжимал ее в объятиях, чтобы ошеломляющее, пьянящее чувство навсегда пропитало мою плоть и мой дух.

Потом Бетти отступила на шаг, схватила меня за руку, и мы пошли дальше. Мое сердце бешено колотилось, хотелось кинуться бежать и признаться всему миру, что я счастлив, просто пьян от счастья. Я ограничился улыбками в адрес прохожих.

Бетти принимала меня за крутого, избалованного победами над женским полом парня и хотела выглядеть дерзкой, расстаться с ролью девочки из хорошей семьи. Мы молчали, пытаясь осмыслить эмоциональное потрясение. Я видел, что она смущена, и влюблялся все сильнее. Хотелось говорить, действовать, чтобы показать себя хозяином положения, но я не мог подобрать соответствующих моменту слов. Чтобы ничего не испортить, я увлек ее в проулок, притянул к себе и поцеловал. Я действовал порывисто, даже грубо, чтобы не разочаровать Бетти. Она дрожала, ей было страшно, и я решил закрепить преимущество.

— Сколько времени девушки вроде тебя маринуют своих парней, прежде чем лечь с ними в койку? — прошептал я ей на ухо.

В моем вопросе был вызов. Она поцеловала меня, вздохнула и прошептала:

— В теории — до самой свадьбы.

Бетти сделала паузу: она сразу пожалела о своей шутке, испугавшись, что я не пойму.

— Но, знаешь, теория в наши дни… — шепотом добавила она.

— Конечно, а потом, мы ведь все равно поженимся, — ответил я.

Слова сами сорвались с губ, но я произнес их на полном серьезе.

— С первого взгляда видно, что мы созданы друг для друга, — шутливым тоном согласилась она.