Я сделаю это сама

Я задумалась. Наверное, он прав? И… лучше так, чем… под тем чёрным камнем?

- И… кто я, где я? Я знала, зачем я и что я вообще делаю, а сейчас?

- Сейчас ты, я полагаю, одной частью лежишь у Пелагеи за печкой, а второй тут вот на меня глазами моргаешь. Наверное, эти твои части позже слепятся в одну, и будешь ты целая, станешь себе жить, как раньше жила.

- Как раньше не выйдет. Раньше у меня была семья и работа.

- Работы на твой век хватит. А семья – дело наживное. В Поворотнице мужиков одиноких что омулей в море, выбирай – не хочу!

- Я и не хочу. Зачем мне эти мужики? Дом у них убирать да еду варить?

- Иногда и еду сварить благо великое.

- Может и так. Только вот не нужны мне никакие мужики, понимаешь? Да ещё в этой вашей Поворотнице кто-то на меня здоровенный зуб имеет, уж не знаю, за что. Затаил зло и не даёт покоя. Потому что со ступенек в тумане меня определённо кто-то столкнул. И эту вашу Женевьеву в воду тоже столкнули. Так что с безопасностью у вас тут плохо.

- Возьми и сделай хорошо, - ещё и смеётся, вот ведь!

- Да устала я, понимаешь? На этом свете сделай, на том свете тоже сделай! Никакого покоя! Сил никаких, понимаешь? Руки не поднимаются, ноги не ходят! А мне ещё не восемьдесят лет, рано быть старой развалиной!

- Ты того, не шуми, - он коснулся моей руки тоненькой маленькой лапкой. – Не шуми, всё образуется. Как-нибудь непременно образуется, потому что иначе не бывает.

- А когда образуется? И может быть, оно образуется так, что я ещё сто раз пожалею, что не под тем камнем?

- А ты не сдавайся, поняла? Тогда и образуешь, как надо. Тебе надо, а не кому-то там. Ты баба умная и хваткая, разберёшься, что к чему. И имущество у тебя есть, курам на смех и вообще на птичьих правах, но есть. Отстоишь – будет у тебя своё, не придётся по чужим углам голову преклонять, то у Пелагеи, то, может, ещё у кого.

- Не хочу. Не-хо-чу – услышал?

- Чего ж нет-то, чай, не глухой, - усмехнулся дедок, – Ладно, бывай. Увидимся ещё. Не кисни, не молоко! Всё будет! И у тебя тоже, поняла?

Я ничего не поняла, но внимательно пронаблюдала, как дедок оборачивается бурундуком и исчезает в норе под деревом. Встала, опершись на дерево, огляделась… и вдруг очутилась в темноте и духоте.

Когда глаза чуть привыкли, то я увидела знакомую полосатую шторку, стенку и печку. Ночь, да? Ночь в доме Пелагеи? Эх, душно, но я ж пошевелиться не могу, совсем не могу.

Ну и ладно. Вдруг получится так уснуть? И пусть мне приснится что-нибудь поприличнее того, что я уже сегодня видела.

Я заплакала об оставшихся где-то там, далеко, Лёшке и Жене, о своей совершенно непонятной дальнейшей судьбе и о том, что как всякая ерунда – так непременно мне. И не заметила, как уснула.

8. Золотистый свет

8. Золотистый свет

На следующий день меня разбудили – громко и бесцеремонно.

- Поднимайся, болезная, Евдокия пришла тебя посмотреть, - сообщила Пелагея.

Какая там ещё Евдокия? Кто это и зачем?

Но если старичок-бурундучок был прав, то мне нужно срочно разбираться, кто тут есть кто, кто главный, кто последний, и как они вообще здесь живут. И ещё злобная Ортанс, у которой к погибшей Женевьеве какой-то немалый счёт. Если прямо спросить – не расскажет ведь ничего, ещё воспользуется тем, что я ни в зуб ногой в происходящем, и навесит на меня вдвое больше, чем той Женевьеве причиталось. Поэтому нужно как-то… с осторожностью, в общем.

На душе было черным-черно. Я говорила себе, что Женя – взрослый мужик, и Лёша – тоже взрослый мужик, и они справятся. Они умеют решать проблемы, оба.

Но я-то как буду без них?

Я продолжала рационализировать, что если Женя уже дошёл до того, что изменяет с моей же помощницей и не скрывается, то было бы только хуже. И Лёша давно уже живёт сам. Так что я легко могла бы остаться в одиночестве и там – просто в одной реальности с мужем и сыном. С Лёшкой бы перезванивались изредка, с Женей встречались утром и вечером – и то если бы он не пошёл от меня к какой-нибудь юной красотке, а я б не стала держать. Это тридцать лет назад держала бы, а сейчас… нет.

Вот, значит, Женя, и не держись за прошлое. Уже как вышло, так вышло.

Заглянула Марья – и я смотрела на неё более внимательно, раз она при той Женевьеве с младенчества, и всю жизнь тоже потом вместе. Конечно, можно рискнуть, довериться, и расспросить – но вот нужно ли, или я как-нибудь обойдусь? Потому что всяко правильнее будет не привлекать внимания к своему незнанию.

Но ведь я уже начудила тут, так? Может быть, хуже не будет?

- Чего там копаетесь? – спросила из-за печи Пелагея. – Шевелитесь обе, что ли, ведающая ждать не станет.

- Раз ведающая, то должна ведать, что быстро у меня сейчас никак не выйдет, хоть лоб расшиби об эту вашу печку, - заметила я.

Судя по всему, сгинувшая Женевьева была не из самых простых, и может позволить себе покуражиться. Хоть бы и самую малость.

Но поднялась, при помощи Марьи натянула башмаки, провела пятернёй по лохматым волосам.

- Идёмте, госпожа, целительница ждёт, - сказала Марья.