Я щёлкну пальцами и ты проснёшься

– Я наклеила огромные снежинки на окна. Мне кажется, это очень красиво. Комната обычная: кровать с бордовым покрывалом, старый массивный комод с золочёными ручками. На стене постеры с Бритни Спирс и Кристиной Агилерой.

– Тебе нравилась их музыка?

– Да, очень! Я хотела петь, как они.

– Кем ты будешь на Новый Год?

– Дональдом Даком.

– Почему именно он?

– Мама купила костюм вчера вечером. Других не было, остался тот, который никто не хотел брать.

– Она так долго не могла купить костюм?

– Ей постоянно некогда.

– Кем она работает?

– В милиции. У неё нет на меня времени.

– Ты расстраиваешься?

– Я одна. Обычно прихожу со школы, разогреваю в микроволновке сосиску и ем. А вечером жарю яичницу. Она приходит поздно, уставшая, ей не до меня. В дневник только смотрит иногда. Мне кажется, что я тень.

– Комната стирается. Ты выходишь из неё и идёшь по коридору. Слева дверь. Тут тебе два года. Что ты видишь?

– Какой-то праздник. Я сижу на руках у мамы, она даёт мне компот.

– Вкусный?

– Да, сладко.

– Какого он цвета?

– Красный, похож на клубнику.

– Кто ещё здесь?

– Тётка с мужем, ещё какие-то люди.

– Где твой папа?

– Его не было никогда.

– Что сейчас делает мама?

– Качает меня на коленях.

– Тебе нравится?

– Очень. Мне так хорошо с ней. Вообще, мне в целом хорошо. Я чувствую тепло окружающего мира. Он такой интересный. И мама любит меня.

– Хорошо. Люба, пойдём из комнаты. Ты в длинном коридоре. Перед тобой новая дверь. Заходи в неё. Здесь ты в мамином животике. Как тебе?

– Мокро и тепло. Это приятное ощущение влаги, расслабляющее.

– Ты давно здесь?

– Где-то два месяца. Телу больше, оно уже умеет шевелить пальцами. Это так интересно, управлять ими. Даже не верится, что я это как-то делаю изнутри. Вот как кукловод за ниточки, только изнутри.

– Как ты чувствуешь маму?

– Она большая. Мне кажется, что она большая.

– Люба, мы снова выходим в коридор. Дверей больше нет, только ослепляющий свет впереди. Ты медленно движешься к этому свету, сливаясь с его сиянием. Расскажи мне, что ты видишь?

– Свой дом.

– Как он выглядит?

– О, это так… И не сказать так, сразу. Это не дом-здание. Дом-ощущение души. Здесь я в таком умиротворении.

– А ты видишь что-то вокруг?

– Цвет, разве что. Предметов нет.

– Позволь уточнить: ты видишь вокруг себя пространство, окрашенное в определённый цвет?

– Что-то вроде того.

– Какой это цвет?

– Белый с оранжевым. Там, дальше, есть тёмно-синий.

– Кто-то ещё есть рядом с тобой?

– Нет. Вернее, я чувствую какую-то живую силу рядом, но не вижу.

– Что ты будешь делать?

– Я готовлюсь войти в новое тело.

– У тебя есть имя?

– Алимай.

– Алимай, что ты делала раньше?

– Я выбирала тело для нового воплощения. Ещё место, время.

– Давай посмотрим раньше, в прошлое тело. Как закончилась жизнь?

– Я… Боже…

Я хватала ртом воздух, мне было страшно в этот момент.

– Тряслась в припадке, как эпилепсия или что-то вроде того. Падая, задела умывальник, рассекла голову. Всё случилось очень быстро. Вот я уже смотрю на себя сверху.

– Что ты видишь?

– Молодая девушка. Лежит на плитке, под головой лужица крови. Меня уже нет там, но тело ещё слегка содрогается. С умывальника стекает несколько маленьких ручейков крови.

– Сколько тебе тут лет?

– Двадцать четыре.

– А год какой?

– Тысяча девятьсот шестьдесят четвёртый.

– Ты болела эпилепсией?

– Нет, вроде нет. Это геройка. Мы так называли героин. Я борщанула и случился передоз.

– Как тебя зовут?

Впервые меня окутали приятные воспоминания, я улыбалась.

– Муза.

– Так было написано в твоём паспорте?

– Нет. По паспорту я Николай. Шучу. Там я Светлана.

– Ты весёлая, Света. Кто звал тебя Музой?

– Да, я много шутила и смеялась. Мои друзья меня так назвали.

– Кто они?

– Художники.

– Ты тоже художница?

– Нееее, я их Муза!

– Что делает Муза?

– Спит с художниками.

– Сколько их, Свет?

– Восемь.

– Как это происходит? Ты встречаешься с каждым по очереди?

Мне стало очень смешно. Я расхохоталась.

– Неееет, вовсе не так. Какое же это вдохновение, спать с каждым отдельно?

Мы называли это «Грязный четверг». Собирались в четверг, в восемь вечера на квартире Гогена. Ставили мольберт и табуретку. На мольберт – полотно, на табуретку – водку.

Ребята экспериментировали, искали себя в новом искусстве. Считали, что Фрейд – один из ключевых.

– Ты расскажешь как проходил один из таких вечеров?

– Сначала мы пили водку. Я сидела на красном диване, рядом со мной вмещалось пару человек. Один залез ко мне под платье и начал ласкать. Другие не придавали этому значения, продолжали дальше говорить о тенденциях в искусстве, спорить. Второй, Влад, достал и трогал грудь. Тоже не отрываясь от беседы. Остальные подходили и трогали меня, целовали, когда им хотелось. Потом наступал момент, когда кто-то из них заходил дальше. И глубже. Они сменяли друг друга, заполняя меня везде. В эти мгновения художники брали кисти и рисовали. Наносили небрежные мазки на одно полотно. Они считали, что только так можно запечатлеть пик человеческого наслаждения.

– Что ты думаешь об их картинах?

– Я Муза, а не искусствовед. Не знаю…

– Критики оценили подход?